"Тойота" дала задний ход, сделала какой-то невообразимый финт и налетела бампером на фонарный столб. Это радовало: Маринка-Фальшпанель разучилась управлять машиной! Надолго ли - это уже другой вопрос.
Я выстроил маршрут с опорными пунктами, где можно спрятаться при опасности. Последним был кришнаитский ресторанчик "Прасад". Там я мог, взяв на завтрак полюбившийся мне панир, подождать, пока не выйдет на набережную Канат Айткулович с мольбертом и кусками оргстекла.
Кто решил, что именно этот человек спасет меня? Я - или покойный Владислав? Скорее всего, он. Ну что же, с того света виднее...
Вызываю Гамаюна!
Вызываю Ингу!
Гамаюн, Инги нет в канале!
Вызываю Аркадия!
В чем дело? Аркадий, вы там перепутали каналы?
Кто в канале - отзовитесь!
Передайте по сети Гамаюну - тревога, тревога!
Тревога!
Тихо! От ваших воплей канал треснет.
Все - на набережную, да?
Тихо, идиоты. От вас проку - как от козла молока. Я пущу в ход обслуживающий персонал. Другого выхода нет.
Вызываю Юрия, вызываю Юрия!
Нет больше Юрия, идиоты! Инга заложила его имя! Молчите! Я сам буду командовать операцией!
А мы? Нам - куда?
Куда хотите! Потом я выйду в канал и соберу вас. Конец связи.
Наконец художник появился.
Он шел к своему любимому местечку - у самой реки. И очень легко нес и мольберт, и что-то вроде больший фанерной папки с работами.
Он улыбался.
Он раскрыл мольберт, установил, приспособил портрет - примерно метр на метр, довольно крупная работа. Приготовил палитру.
Вдруг его лицо изменилось. Брови сошлись, взгляд стал пронзительным. И я услышал в голове голос:
- Сюда! Ко мне!
Звал он - художник!
И я кинулся к дверям "Прасада".
Выскочил в последний миг - эти двери уже загородили два крепких парня в форме охранников "Трансинвеста". Еще доля секунды - и мне бы не удалось проскочить между ними.
Они развернулись довольно быстро и помчались в погоню.
Я бежал, выключив дыхание, на предельной скорости. Пробежать следовало всего-то с полсотни метров.
Мне махал рукой с зажатой в кулаке серебряной стрелой художник Канат Айткулович.
И я чудом успел затормозить, чтобы не полететь со ступенек в воду.
- Так, - сказал художник. - Пошли вон отсюда.
Охранники остановились, глядя на человека с серебряной стрелой в великом недоумении. Один обернулся, словно ища поддержки у кого-то за спиной. Я проследил взгляд. К нам спешил, прихрамывая, мужчина - ростом под метр девяносто, лысый, усатый.
- Ишь ты... - выдохнул я. Это означало - ишь ты, какого зверя выманили из норы...
- Перемирие, Мастихин, перемирие! - кричал этот мужчина.
Тогда я посмотрел на художника и по его лицу понял: перемирия не будет.
Быстрым движением Канат Айткулович скинул с мольберта одну картину, и она встала возле его ноги, как дрессированный пес; вторым движением он выдернул из фанерной папки другую свою работу и установил ее.
- Стой, не уходи, - сказал мне художник. - Сейчас все поймешь.
Несколько стремительных мазков кистью - и темное лицо с едва намеченными чертами обратилось в лицо мужчины, который, прихрамывая, спешил к мольберту.
Другая кисть, нырнув в бело-желтое пятно на палитре, шлеп-шлеп по лысине на портрете - и выросли рожки с пушистыми кончиками.
- Очень хорошо. А теперь - мастихин... - художник взял ту плоскую серебряную стрелу на рукоятке, которой спас меня, и дважды метнул ее в портрет.
На стреле осталась краска, а там, где торчали рожки, образовалось пустое место. Более того - абсолютно прозрачное место. Ну да, сообразил я, он ведь малюет на оргстекле...
Мужчина, который был уже в двух шагах от мольберта и даже замахнулся тростью, окаменел.
- Все. Теперь - уходи, - велел художник. - Нет больше твоего дара и твоей власти. И ребят своих забирай.
- Я хотел...
- Теперь это уже не имеет значения. Ты стал убийцей, - ответил художник.
- Никого я не убил!
- Потому что не успел. В душе ты его уже десять раз убил.
- А Хельга?! Ты ведь ее все равно что убил! - крикнул я. - И ее ребенка ты убил! Ты!
- Так, - сказал Канат Айткулович. - Хельгу ты уже спас. Теперь смотри, как он уходит.
Гамаюн повернулся и побрел прочь. Показалось мне, что ли? Он с каждым шагом делался все ниже ростом...
Смущенные охранники из "Трансинвеста" побрели следом.
- Ну, мне осталось немного. Осталось поговорить с тобой, Владислав.