Глава тринадцатая,
в которой мы начинаем получать ответы на свои вопросы.
Первый важный факт мы получили уже через час. Комиссару позвонили из больницы, в которой находился после тяжелого сердечного приступа Салихов. Звонивший врач очень волновался и попросил полицию приехать как можно быстрее, но когда Эрик уже был перед дверью нужной палаты, врач заявил, что на разговор с пациентом он может дать не более десяти минут, впрочем, больше и не потребовалось.
Салихов был очень слаб, но речь его оставалась внятной. Комиссару показалось, что русский редактор продумал каждое слово. Он рассказал, что еще в Москве получил письмо из Сент-Ривера от господина Паттерса с любопытным предложением и обещанием солидного гонорара. Паттерс спрашивал в этом письме, не согласится ли Салихов перевести на русский язык его роман. И если текст ему понравится, не захочет ли он поспособствовать изданию этого произведения в России?
- Вы не путаете, речь шла о его романе? - уточнил комиссар
- Так я его тогда понял, - ответил Салихов
- И он прислал эту рукопись? - спросил Эрик.
- Да, она у меня в компьютере, и я, на всякий случай, скопировал ее и послал на свой электронный почтовый ящик. Все, что вам нужно, как я понимаю, это адрес. Запишите его. Я понял, как это важно, когда выяснил, что присланный мне файл является копией файла Рона Гилберта. Я думаю, что Паттерс не обнаружил этого, поскольку свидетельство об авторстве было зашифровано в средине текста, так делают молодые авторы, и знают это, в основном, издатели. Роман назывался "Калейдоскоп иллюзий".
Дальше все стало раскручиваться, как клубок шерсти, выпавший из бабушкиной вязальной корзинки. Мы получили заключение медэкспертов и данные камер наблюдения, установленных вдоль той части шоссе, по которой могли привезти тело Лори. Стало понятно, что только одна машина вызывает сомнения и подозрения. Это была машина Георга Ренке, того самого свидетеля, кто позвонил в полицию и сообщил о печальной находке.
Зачем он решил засветиться? А разве у него был выбор? Кто-то, возможно, предпочел бы выждать, но Ренке поступил так.
К тому же, у него, полностью отсутствовал мотив.
И, тем не менее, его попросили явиться в полицейское управление для дачи показаний.
На первый взгляд, он вряд ли мог что-то добавить к тому, о чем уже рассказал: и по телефону, и непосредственно тем, кто приехал по его звонку на место происшествия. Но Ренке понимал, что его показания необходимо оформить в виде протокола. Он знал, о чем его могут спросить, и был готов к любым вопросам, кроме того единственного, который ему был задан первым.
- Узнали ли вы убитого, обнаружив его тело? Были ли вы с ним знакомы раньше?
Этот вопрос застал его врасплох. Он не был к нему готов, он играл, как ему казалось, очень хорошо, но не ту роль, которую ему неожиданно предложил комиссар. Паника охватила его. Все ответы, которые он приготовил и тщательно продумал, были совсем не о том.
И он сказал правду.
- Да, я знал, кто этот человек, и чем он зарабатывает себе на жизнь.
Он побоялся бы выдать под протокол стопроцентную ложь, но не это было самым страшным для него, самым болезненным и позорным. Возможно, внутренне Ренке знал, что ему уже не выкрутиться, но он даже не подумал о защите. Он начал свой рассказ, не вступая в борьбу. Не вспомнив о возможности пригласить адвоката, не заботясь о том, что ему было выгодно сообщить сейчас, а что стоило бы придержать до судебного заседания.
Эрик Катлер ни разу до конца этой горькой исповеди не остановил Георга Ренке ни вопросом, ни репликой.
Естественно, я не присутствовала в кабинете комиссара, когда прозвучало это признание. Я имела возможность прослушать его в записи.
- Я очень рано женился. Катарина вошла в мою жизнь с такой страстью и таким ураганом... невозможно было противостоять этой почти безумной любви. И мы были счастливы, счастливы и безмятежны, какими могут быть только юные влюбленные. А когда она мне сказала, что у нас будет сын, ей уже сообщили, что будет мальчик, моя любовь и наше счастье представлялись мне безграничными. Я очень любил жену, я готов был ради нее на все! Но я был молод и неопытен, я просто не знал, откуда придет беда. Мне сказали, что она не перенесла тяжелые роды, я не сразу понял, о чем толкует доктор, не поверил ему и даже не поинтересовался, жив ли мой сын. Говорят, что такое бывает, и мужчины в этом случае иногда даже отказываются от ребенка, считая его виновником своей потери и своей боли. Мне тоже предложили решить, хочу ли забрать мальчика. Этот вопрос показался мне странным, я иначе воспринял случившееся. Всю свою любовь я отдал сыну, я хочу, чтобы вы поняли меня. Не знаю, зачем мне это. Мой сын Альберт. Я называл его Али, просто Али. Он был очень добрым и честным мальчиком. Нет, это не было результатом моего воспитания, он просто был всегда таким. Лет с пятнадцати он увлекся поэзией, сам писал стихи. Я не очень разбираюсь в этом, но мне его стихи нравились. Сразу после школы Али поступил в университет и стал подрабатывать в издательствах, в основном, в небольших и не очень успешных, но это был опыт. Говорят, он стал толковым редактором. Но творчество моего мальчика оказалось невостребованным. Может, время его не пришло, или так уж вышло, что писательского таланта ему не хватало, но написанные им рассказы не принимали ни в один альманах, а роман и вовсе никто даже до конца не захотел дочитать. Это, конечно, его огорчало. Ладно, что-то я сбился с мысли. Он неплохо зарабатывал, еще будучи студентом. Али даже приобрел некую известность среди литераторов в качестве редактора. К нему стали обращаться вполне состоявшиеся авторы. Все шло хорошо. Но однажды его попросил отредактировать рукопись бывший однокурсник. Али решил ему помочь.