Забытая со времен юности ярость застлала сознание, и наместница закричала. Она выкрикивала самые грузные, самые грязные солдатские ругательства, не заметив, что перешла на родной язык. Однако лицо пастуха оставалось по-прежнему невозмутимым. Он наблюдал.
Понемногу она справилась с собой. Пусть порадуется - это хороший признак. Кто радуется, тот теряет осторожность. Он ждет ее смерти и уверен, что дождется. Но когда-то он должен подойти и удостовериться, что она умерла. Пора перестать орать и дергаться. Война и правление обучили ее притворству. И выжидать она умеет не хуже него.
Время тянулось долго, мучительно долго, порой наместнице казалось, что она соскальзывает за грань сознания, но теперь у нее была цель, и она не просто умирала - она лежала в засаде. Таилась. Ждала.
И дождалась. Шагов на сей раз она не услышала, переживая очередной приступ, и лишь когда он наклонился, осознала : враг рядом. А она так и не дотянулась до меча... но этого и не нужно. В свое время направленным движением двух пальцев она пробивала противнику трахею. И пальцы ее с тех пор нежнее не стали. Но теперь она опасалась, что не сумеет ударить точно. Ненавистное лицо раздваивалось в ее глазах. Значит, нужно было выбрать мгновение, когда он не успеет отклониться.
Но он отклонился, не дотронувшись до нее. Потом и вовсе отступил, а лицо продолжавшее нависать над ней, было чужим и незнакомым. Он снова сумел обмануть ее! Наместница застонала от злобы... но чьи-то руки приподняли ее за плечи, а другие поднесли к губам флягу с обжигающим питьем. И она впервые осознала то, чего не желала замечать, видя лишь горло человека, который не был ее противником. Вокруг стояли ее люди.
В зелье наверняка было подмешано сильное снотворное, потому что в себя она пришла уже в носилках. И снотворное все еще действовало, потому что благодушие не оставляло ее. Даже лубки не раздражали, напоминая о доспехах.
Доспехах! Она едва не усмехнулась, но сдержалась, понимая, как отзовется этот смех в сломанных ребрах. Нашла, о чем вспоминать... именно сейчас, когда она едет, лежа в конных носилках, как и подобает старой женщине.
Осмотревшись, она заметила, что пастух шагает возле носилок, опираясь на посох. Он тоже увидел, что она больше не спит, и повернулся к ней.
- У меня в глазах двоится, - хрипло спросила она (связки сели то ли от ругательств, то ли лекарства), - или вас и в самом деле двое?
- Это мой брат. Он глухонемой. Я его оставил посторожить, присмотреть за тобой, а то мало ли что, волки или бродяги...
Вот как. Глухонемой. Потому он и не слышал ее проклятий.
Пастух продолжал болтать, но в полудремотном состоянии это раздражало не больше, чем тряска носилок.
- Видишь, как хорошо, что я не дал тебе убить себя. Убивать нельзя. Даже зверей не следует убивать без крайней нужды, - доносилось до нее, - а людей тем более. Ты знаешь сама, ведь и ты никого не убиваешь.
- Я многих убила, - машинально возразила она. - На войне.
- Я там не был.
Она по опыту знала этот категоричный тон: " где я не был, того не видел, чего не видел, того не существует".
- Не надо наговаривать на себя,- продолжал он. - Ты добра.
Она не сочла нужным прерывать его. Если нравится считать ее доброй, пусть.
- Когда ты поправишься, то поймешь, что была неправа, когда хотела умереть. У тебя будет время подумать, покуда болеешь. Это важно - время. Я почему пастухом стал - не пахарем или кузнецом, - есть время подумать, пока с овцами ходишь...
Забавно, что пастух рассуждает о подобных материях. Конечно, правильно, что он не убил ее. У нее будет время подумать, только подразумевала она под этим совсем иное. Нужно отдать соответствующие распоряжения, утвердить в правах наследования заместителя, до той поры, пока Победитель не пришлет нового наместника или наместницу, иначе может начаться смута.
...Вот оно что, - наместница ухватилась за ускользающую мысль. Новый наместник. Вот настоящая причина, побудившая пастуха привести помощь. Старуха добра, к ней привыкли, а если она умрет, неизвестно, кого пришлют ей взамен. Лучше оставить все, как есть.
Что ж, это она могла понять, в отличие от рассуждений о добре и зле. В любом случае, пастух поступил правильно. Он не воин, так ведь и она теперь всего лишь наместница, и глупо требовать себе смерти, на которую имеет право юная воительница, следующая за боевой колесницей Победителя.