Разумеется, Берия узнал об этом письме в тот же, или на следующий день, 4 октября "по своим каналам" до передачи его Сталину. И готовился выслушать реакцию "хозяина" на эту дерзость Капицы.
Реакция последовала быстро - в ночь с 5 на 6 октября. Вечером 5 октября Берия был у Сталина с Молотовым и Маленковым, обсуждая "текущие вопросы" более двух с половиной часов, с 18-10 до 20-50.4 Вышли от Сталина вместе с Маленковым и, простившись, разошлись по кабинетам. Закончив работу, Берия собрался было уже ехать домой отдыхать, но где-то около полуночи последовал неожиданный вызов из приемной Сталина. В приемной он с недоумением увидел и Маленкова. Оба вошли в кабинет в 0-50 и очень быстро - через 10 минут, в 01.00.5 - вышли из него. На этот раз при прощании на лице у Маленкова мелькнула сочувственная усмешка.
Оказалось, что Маленков появился в приемной не зря. Он был членом Спецкомитета и, как Секретарь ЦК, исполнял обязанности партийно-кадрового контроля. Вот в его присутствии Сталин и прокомментировал письмо Капицы.
С точки зрения Сталина это письмо было следствием "бытового конфликта" между Капицей и Берией, не имевшего отношения к сути работы Спецкомитета и не изменявшего роли Капицы как "научного комиссара" при Курчатове. Поэтому Сталин ограничился тем, что сделал Берии "внушение" - нужно учитывать обидчивость Капицы и в дальнейшем не давать повода для ее разрастания. А Маленкову было велено приглядывать за поведением обоих ершистых оппонентов на заседаниях Спецкомитета и не допускать там "кухонных склок". Само же письмо было велено с Капицей не обсуждать, и оно должно остаться без ответа.
Берия, конечно, согласился с этим, но учел этот урок по-своему: Капицу нужно убрать из Спецкомитета, но убрать убедительно, "с пользой для дела", так, чтобы и Сталин согласился с этим.
Ведь с аппаратной точки зрения Сталин превратил это письмо в пощечину, нанесенную Берии Капицей, причем пощечину демонстративную, к тому же, на глазах "парткомиссара" Маленкова.
То, что Берия простить этого Капице не мог, а также то, что он был "мастером аппаратной интриги", не вызывает сомнения. Тем более интересно, что в случае с интригой против Капицы проявления этого искусства оставили эвереттические следы.
Как известно, и сам Спецкомитет, и его состав и функции - это совершенно секретные вещи. Каково же было удивление советского руководства, когда Берия получил телеграмму резидента НКГБ СССР в Вашингтоне "Вадима" о его встрече с министром торговли США Уоллесом, бывшим вице-президентом США при Рузвельте. В телеграмме говорилось, что
"Уоллес позвонил ему лично и пригласил в мин<истерст>-во торговли на завтрак, к<оторы>-й состоялся 24.10.45. Интересовался, какова будет реакция, если США пригласят группу сов. ученых для ознакомления с наукой США. Трумэн очень хочет Капицу... Уоллес интер<есовал>-ся реакцией СССР на происх<одящу>-ю в США дискуссию об охране секрета произв<одст>-ва атомной бомбы".6
Эта телеграмма была доведена до Меркулова и Молотова, а, по его рекомендации, и до Сталина. На тексте телеграммы имеется резолюция Молотова:
"Тов. Меркулов! Надо обязательно послать т. Сталину. Молотов. 2.10.45 (?) 7".8
Прежде, чем анализировать содержательный смысл вашингтонской телеграммы, обращаю внимание на чисто эвереттический смысл этого документа. В нем две даты - 24 октября, когда якобы состоялась беседа Вадима и Уоллеса, и 2 октября - дата резолюции Молотова на нем.
В "классической истории" этот парадокс объясняется просто - одна из дат ошибочна. В эвереттической истории документ - результат склейки двух ветвей альтерверса с разными последовательностями указанных событий и разным наполнением событиями-связками между ними.
Рассмотрим обе "склеившиеся" в архивном документе версии.
Начнем с той ветви альтерверса, где правильной является дата резолюции Молотова. Назовем ее "ветвью Молотова"
Очевидно, что в этой ветви Берия получил телеграмму Вадима раньше Молотова, вероятно, в последних числах сентября. В этой ветви ошибкой была дата текста телеграммы - не 24.10, а 24.9. Телеграмма была для него неожиданной, но у него было время обдумать ситуацию и построить линию своего поведения. Важно то, что он решил сообщить о телеграмме Меркулову и Молотову. Значит, Берия строил линию своего поведения как публичную, предполагающую обсуждение с коллегами по руководству. И он, и они ждали реакции Сталина.
Судя по журналу посещений кабинета Сталина, несколько дней никакой реакции не было - указанные лица не собирались вместе в кабинете.