Эх, надо делиться...
- Если хочешь, поработаем над ним вместе, - старательно улыбаясь, предложила я.
- Нет, как раз наоборот - совсем не хочу, - я заметила, что при взгляде на липофага у Эндрюса появился пиломоторный рефлекс, то есть гладкая мускулатура фолликулов сократилась и уплотнилась, приподнимая волоски.
- У меня от него мурашки по коже, - признался Эндрюс, энергично растирая предплечья.
- Почему? - мне стало любопытно. - Помню, бычий цепень, которого мы тащили из кишечника, как фокусник ленту из рукава, тебя совсем не смутил. А сейчас в чем дело?
Эндрюс замялся, опустил взгляд.
- Ну, если честно, я сам...когда-то я сам себе питомца сажал. Сейчас не хочется изучать мехнизм действия и думать, что когда-то это со мной происходило...
- Правда? Так это же здорово! - неподдельно обрадовалась я. - У тебя остались рекомендации и протокол операции?
- Наверно... надо вспомнить... да, остались, - уже более уверенно сказал Эндрюс.
- Отлично, а я как раз думала, как добраться до материалов по липофагам, если это коммерческая тайна.
Эндрюс почему-то выглядел озадаченным.
- Конечно, информация для пациента не совсем то, что нужно, но и это хорошо! - снова подбодрила я его.
- Ладно, - он еще немного потоптался рядом со мной, словно ждал чего-то, сделал два или три шага к двери, остановился и произнес непривычно высоким голосом:
- Только... это ведь останется между нами?
- Что останется? - в первое мгновение не поняла я. - А... да, конечно, я никому не скажу, откуда у меня информация о липофаге.
- Ладно, - повторил Эндрюс, вздохнул, словно собирался сказать что-то еще, и, наконец, ушел к саркофагу.
Почему он так разволновался? Неужели и в самом деле подумал, что мне придет в голову в непринужденной дружеской беседе брякнуть кому-нибудь "а вы знаете, мой помощник, Эндрюс, когда-то подсаживал себе питомца...". Трудности возникнут уже с первым этапом - то есть с непринужденной беседой.
Моя единственная подруга Пейдж находится от Танвича как раз на таком неудобном расстоянии, что писать письма кажется нелепым, а звонки по телефону получаются дорогими, короткими и какими-то несуразными.
Конечно, есть еще Аймон, бывший шеф-повар лучшего ресторана нашего города, а теперь начинающий парфюмер. Когда-то он не мог разобраться, почему гаснет его Талант, и вышло так, что мне удалось отыскать ответ. В процессе диагностики мы нашли несколько общих тем, в том числе и музыку Санни Эрла, Бенни Гудмена, Джина Крупы и Воэна Монро. Мне нравилось рассказывать о своей работе и видеть в глазах собеседника спокойный интерес, без привычного мне жадного болезненного любопытства, а его рассказы о кулинарных традициях и блюдах разных стран временами превращались в настоящую поэму в прозе.
Это было приятное время. Но однажды Аймон сварил мне кофе с божественным ароматом и более чем посредственным вкусом, и меня наконец-то осенило. Я должна была понять это намного раньше, но меня подвела привычка искать четкое физиологическое обоснование любого патологического процесса. Но Аймон был совершенно здоров, только для него запах был важнее вкуса. Для повара, тем более для Таланта, так быть не должно. Значит, Аймон не повар.
Когда я рассказала о своей догадке Аймону и посоветовала попробовать парфюмерное искусство вместо кулинарного, он, мягко говоря, расстроился. Если я была права, он впустую потратил многие годы жизни на сложнейшую учебу.
Сказать что-то утешительное тут было трудно, и я была не настолько уверена в своей теории, чтобы подгонять и настаивать; но Аймон справился и сам. Спустя неделю он уехал на трехмесячные подготовительные курсы в Париж. Я подарила ему в дорогу книгу Юждина Риммеля и думала, что больше его не увижу.
Но Аймон вернулся: сияющий, торжествующий и настолько переполненный благодарностью, что она буквально выплескивалась у него из ушей. И его Талант наконец расцвел в полную меру. Я даже не представляла, насколько она велика. С тех пор наши дружеские встречи стали просто невыносимы.
Я ведь тоже могла родиться Талантом, если бы мои родители не злоупотребляли алкоголем и наркотиками во время зачатия и/или беременности. Не знаю, спросить не у кого. Все, что у меня осталось - крошечная, бесполезная искра. Я могла бы стать Талантом-эмпатом: видеть чувства, читать мысли...