- Выпьете что-нибудь? - спросила мисс Бохен. - Правда, у меня нет ничего спиртного. Только чай и кофе.
- Чай, - выбрал Розенфельд.
- Мы с братом, - заговорила мисс Бохен, разливая чай по чашкам, - были очень дружны. Созванивались каждый день, виделись, правда, гораздо реже в последние годы. Джерри почти не выезжал из Принстона, а я осталась в Лос-Анджелесе. Я дизайнер одежды - предупреждая ваш вопрос...
Он действительно хотел спросить. Не успел.
Мисс Бохен замолчала - чай на столе, печенье в вазочке, заполнять паузу больше не нужно, и она перестала произносить дежурные фразы. Села напротив Розенфельда, вопросительно на него посмотрела, голубые лучи будто сошлись на его переносице, он даже почувствовал тепло, понимая, конечно, что эффект психологический, и надо что-то сказать о себе. Впрочем, она о нем уже знает - столько, сколько нужно, чтобы продолжить разговор, а точнее - начать заново.
- Почему... - начала она и замолчала.
Вопрос был понятен.
- Я давно хотел побывать в Принстоне.
"Не то, - сказала она взглядом. - Начните заново".
- Я читал работы вашего брата. Слежу за научными новостями...
"Не то..."
- А теперь, - сказала мисс Бохен, - давайте опять с начала. Вы знали брата как ученого. Я - как человека.
- Ученый тоже человек, - сказал Розенфельд банальность и понадеялся, что не был услышан.
Мисс Бохен подняла на него удивленный взгляд, и Розенфельд подумал, что неправильно оценил ее возраст. При ярком свете морщинки вокруг глаз стали не видны или на самом деле исчезли, а лицо, которое он сначала посчитал неприметным, превратилось в лицо греческой статуи, которую он много раз видел на фотографиях и именно потому сейчас не мог вспомнить ни названия статуи, ни имени скульптора.
Женщина смотрела на него, понимала, что Розенфельд ее изучает, но это ее не смущало.
- Около года назад, - начал Розенфельд, - я увидел статью вашего брата. Не в журнале, а в "Архиве", есть такой портал в интернете, где...
Мисс Бохен нетерпеливо нахмурилась, лицо мгновенно постарело лет на десять, Розенфельд сбился с мысли и после короткой паузы продолжил, опустив ненужные детали:
- Статья была о математическом единстве мира, почти философия, а не то, что принято называть математикой. Тем не менее статья была именно математической, формул много больше, чем текста. Меня привлекло название, я прочитал введение - это был, пожалуй, единственный абзац в статье, написанный словами, а не математическими знаками. Еще заключение, конечно, и я хотел сразу к нему перейти, но почему-то все же стал разбираться в формулах. Просидел всю ночь, переходя от формулы к формуле, как от строфы к строфе в стихотворении, от которого не в силах оторваться.
Мисс Бохен прерывисто вздохнула и положила ладони на стол. Начав разговор, она сидела, сложив руки на груди, - знак отторжения. Сейчас она открылась, и взгляд ее, уже завороживший Розенфельда, стал отстраненным. Голубой луч, как ему теперь казалось, не проникал в сознание, только следил, помогал не сбиться с мысли.
- Спасибо, - сказал Розенфельд. Зачем? Он просто понял, что его понимают, хотя сам себя он пока понимал не очень: все, что он делал в этот день, было спонтанным, отчасти неожиданным для него самого.
Мисс Бохен на секунду отвела взгляд и коротко кивнула: хорошо, сказала она, продолжайте.
Он продолжил, глядя на ее ладони, лежавшие на столе и отражавшие всю гамму ее чувств. Ладони были неподвижны, только чуть подрагивали кончики пальцев, но Розенфельду казалось, будто она играет на рояле сложную мелодию, он даже представлял какую, но назвать не мог, потому что мысли были заняты другим. Он вспоминал и говорил, следуя логике не реальности, а памяти, у которой свои законы.
- Много дней спустя, месяц или два, когда я уже прочитал - не скажу, что понял, - все работы вашего брата, одну я даже нашел на сайте вовсе не математическом, там было все о фантастических идеях, это был портал журнала фантастики... Когда я все прочитал, возникло ощущение... как бы это точнее выразить...
- Не надо точнее... - Сказала она эти слова или только подумала?
- Не надо, - согласился Розенфельд. - Как стихам не нужна точность...
- Нужна, - сказала она. - Стихам нужна. Математике - нет.
Розенфельд удивился, и она добавила:
- Ну... Я так думаю.
Он хотел было объяснить этой женщине, гуманитарию, что точнее и логичнее математики нет ничего на свете, но не стал, почувствовав свою неправоту.
- Мы, - продолжал он, приняв ее слова как данность, - очарованы числами, формулами, уравнениями, и думаем, будто это и есть математика. Язык природы. Вторая сигнальная система Вселенной.