Выбрать главу

Для Белого, любовь видится наполненной жизненной влагой:

Любви неизреченной знанье Во влажных, ласковых глазах; Весны безвременной сиянье В алмазно-зреющих слезах.

У Белого - представителя Воды - есть ответ стихии Огня в стихе, посвященном Брюсову:

Ах, лазурью очей я омою вас всех. Белизною моей успокою ваш огненный грех.

Для Блока пламенность речей - это не просто поэтический прием или метафора, это образ жизни. Признаваясь в любви своей будущей супруге, Любови Дмитриевне Менделеевой, 20 ноября 1902 года Блок писал: "У меня громадное, раздуваемое пламя в душе".

В противовес пожару в душе у Блока, для Белого, душа мира - 

Вечной тучкой несется, улыбкой беспечной, улыбкой зыбкой смеется.

Да и сама жизнь для Белого - это плавание по реке времени: 

Река, что время: летит - кружится... Мой челн сквозь время, сквозь мир помчится.

Мечтая о любви, Белый часто возвращался к образу корабля или лодки. Если лодка в порядке, то и ее капитан находится в согласии с командой. Но если появляется в ней течь, то несдобровать никому. Плывя по волнам времени, Белый бросал в вечность свой призыв к истинной Любви:

Милая, где ты, - Милая? Руки воздеты: Жду тебя В струях Леты, Смытую Бледными Леты Струями... 

Обращаясь к своей жене Асе, Белый трогательно очень "водно" писал:

Наш серебряный путь Зашумел временным водопадом. Ах, и зло, и добро утонуло в прохладе манящей! Серебро, серебро омывает струей нас звенящей.
Начало и корни невнятицы и неразберихи

Порой огненные метафоры Блока становились непонятными даже искренним поклонникам его таланта.

Из очей ее крылатых Светит мгла.

Святящаяся мгла? Для Огня, быть может, такая метафора приемлема; другим она может показаться в лучшем случае непонятной, странной. Даже в глазах Белого и Блока их многочисленные образы и сравнения остались в лучшем случае непонятными, а в худшем становились даже оскорбительными. Так случилось, когда один из поэтических огненных образов Блока: 

Я сам иду на твой костер! Сжигай меня

позволили Белому подшутить над другом в повести Кубок метелей:

"Вышел великий Блок и предложил сложить из ледяных сосулек снежный костер. Скок да скок на костер великий Блок: удивился, что не сгорает. Вернулся домой и скромно рассказывал: 'Я сгорал на снежном костре'. На другой день всех объездил Волошин, воспевая 'чудо св. Блока'".

Увы, хотя Белый еще ранее в письме Блоку в ноябре 1903 признавался: "Область слова есть для меня предмет ненужный", Блок не воспринял строки Белого как дружескую насмешку или легкую иронию. Его реакция, как и часто бывает у представителей Огня, была гневной: "Я прочел 'Кубок Метелей' и нашел эту книгу не только чуждой, но глубоко враждебной мне по духу". Помимо "кощунственности", эта повесть Белого оттолкнула Блока смысловой невнятностью: "...отрицаю эту симфонию, за исключением немногих мест, уже по одному тому, что половины не понимаю (но и никто не понимает)".

На такой отпор Белый ответил бурным всплеском чувств: "Ввиду 'сложности' наших отношений я ликвидирую (курсив Белого) эту сложность, прерывая с Тобой отношения (кроме случайных встреч, шапошного знакомства и пр.)".

(Символично, что слово "ликвидация" происходит от латинского liquidus, означающего разжижение, текучесть...)..

Подобные недопонятости порождали серию размолвок. Периодически друзья обижались друг на друга, но затем они все чаще осознавали различие в объективной природе своего мышления. Белый не раз писал Блоку:

"Просто я понял, что мы говорим на разных языках";

"... мы с вами с разных планет: но мне думается, что более способен понять мимику португальца, объясняющегося по-русски, чем Вас, которого так долго считал 'близким'".

С другой стороны, порой и Блоку приходилась утешать Белого, когда того никто не понимал. В 1904 году Белый писал, как "Вскоре в Москву приезжает Блок; и я прямо, так сказать, рухнул ему в руки, с моим горем о... непонятости".