Да нет же, нет, ничего ты не знаешь! Не знаешь ты, что дальше было! Сейчас поймешь. Поймешь, зачем я тебе рассказываю. Ты только слушай. Слушай! Слушай и молчи!
Так вот, стоял я на пороге. На тебе была все та же юбка колоколом, словно ты ни разу не снимала ее с тех пор, как мы расстались тогда в аэропорту.
Щедрые волосы твои были чуть прибиты легким предсентябрьским дождиком, прибиты, словно сладкая свежая трава. Твои глаза.... Да погоди же ты! Я ведь просил тебя не перебивать. Так вот, ты сказала: "Я пришла. Я вернулась. Свадьба будет".
"Свадьбы не будет", - ответил я. И прежде, чем ты успела перешагнуть через порог, захлопнул дверь. Да, да, именно так все было - тогда, слышишь, тогда, в тот раз, в той жизни все было именно так. Никакой это не бред! Ничего ты не помнишь! То есть помнишь, но не то! Слушай лучше, что было дальше.
А дальше начались мои мучения.
Первая серия. Ты трезвонишь в дверь, а я лежу на диване, накрыв голову подушкой и зажимая уши. Да... Ты трезвонила долго, минут десять. Сколько седых волос у меня появилось за эти десять минут! Сколько раз я порывался вскочить, броситься к двери, обнять тебя и... будь что будет!
Но главные мучения начались в последующие дни. Ни на одну еврейскую тусовку - а мы с тобой в те времена на одни и те же тусовки ходили - я не мог пойти, не убедившись, в том, что тебя там не будет. А убедиться в этом я мог только одним способом - позвонив тебе. Если подойдешь - бросить трубку и отправиться на пуримшпиль или на кошерный пикник в надежде, что через час после прибытия не услышу вдруг твое очаровательное: "Простите, я немножко опоздала". Если подойдет Лия Ильинична, осведомлялся о твоих планах. И, если становилось ясно, что ты - да! - появишься на пикнике, или на пуримшпиле, или на концерте израильских певцов или на лекции заезжего раввина, я никуда не ехал. Ну что ты на меня смотришь, словно я башкой двинулся? Именно так все и было. Дослушай до конца и - поймешь.
Надо ли пояснять, что из ОЕКа я вышел и вообще стал избегать мест, где появляются женщины. В это время как раз открылась ешива в Кунцево, и я поступил туда учиться. Незабвенные дни! Мудрость, выпиваемая залпом, дурманила меня, вытравляя коварную память, излечивая то, что Пушкин назвал прежними сердца ранами, глубокими ранами любви. Все было бы ничего, но, к сожалению, вопреки всем правилам организации ешив, к нам вхожи были и дамы. Однажды на шабат приехала ты. В темном платье до пят, которое умудрялось скрывать твое горячее тело, которым недавно пользовался незнакомый мне Миша Кожинов. Нарушить шабат и воспользоваться транспортом я не мог, но и оставаться в ешиве был не в силах. Короче, сразу после вечернего кидуша отправился домой и пришел чуть ли не под утро. Потом неделю пил, не просыхая.
В Кунцево не появлялся. Через пару месяцев открылась суперортодоксальная ешива под Москвой, в Валентиновке. Туда я и сбежал, чтобы, уча, что сказал рабби Акива и что ему ответил рабби Меир, тихо дождаться твоего отъезда в Израиль. Да ничем я не обкурился! Слушай дальше! Должно быть, Валентиновка это то, что было мне нужно. Не Кунцево с его повышенной любовью к ближнему, романтикой поселенчества и религиозного сионизма и стремлением огиюрить весь мир, а именно харедимная Валентиновка, уводящая нас из этого грязного мира в светлый и бездонный мир Торы. Сколько раз, до кулачков обсуждая с одноклассниками проблемы того, кому достанется тряпка, найденная на дороге, а потом вдруг, наткнувшись на бесконечный, куда-то в небеса уводящий поток духовности, я бормотал Окуджавино "Давай, брат, отрешимся! Давай, брат, воспарим".
Ты уехала. Я не провожал тебя, только Лие Ильиничне позвонил, чтобы проститься, а потом попросил позвать к телефону Женьку и трепался с ним минут сорок, пока однокашники, ожидающие очереди у единственного на всю ешиву телефона-автомата не стали советовать мне обзавестись совестью.
После твоего отъезда я высунул нос из своей талмудической берлоги, осмотрелся и вскоре перекочевал обратно в Кунцево. Захотелось быть поближе к жизни. Женская группа уже функционировала вовсю. Там я и встретил Юлю Гольдберг.
Хупу мы подгадали так, что медовый месяц у нас пришелся как раз на алию. Представляешь, свадебное путешествие в Израиль, да еще и без возврата! Еще в Кунцево я закорешил с приехавшими к нам эмиссарами из одного маленького, но удаленького поселения в Самарии. Поселение было маленьким, а ешива в нем - большой. Там, ставши поселенцем, то бишь врагом еще не начавшегося тогда мирного процесса, а заодно и всего прогрессивного человечества, я и продолжил совершенствовать свое образование.