Эта идея свободы выбора врамках признания существования и познаваемости Закона красной линией проходит и через ряд других агадот.Например, другая известная притча начинается, как и прошлая, с кажущегося отрицания астрологии.Сначала один мудрец подсмеивается, что согласно хохмат ткуфот ве мазалот, он должен был бы стать таким-то и таким-то. Другой возражает ему, что в конкретном вопросе не столь важен знак Зодиака (мазаль), в котором он родился, сколько день неделии время суток. Третий вступает в спор, обращая внимание, что особо важна и планета-правитель соответствующего знака Зодиака. Ему возражает оппонент, что у него планеты свидетельствуют об одном, а в жизни у него проявляется иное: "Казалось бы, мною правит Марс, что должно было бы способствовать агрессивности, а я ни на кого не нападаю". В ответ ему напоминают, что по роду занятий он моэль (тот, ктопроводит обряд обрезания). Так как хирургические операции сопровождаются пролитием крови, то агрессивность моэля все же проявляется, но в иной форме. Тутв дискуссию вступает еще один мудрец, замечающий, что он немоэль, но и у него при доминантном Марсе отсутствует агрессивность. Этому спорящему напоминают, что он всю жизнь судит людей, и в качестве судьи, вольно или невольно применяет к нарушителям силу.
На первый взгляд кажется, что Талмуд не дает в этой притче однозначного ответа, есть ли здравое зерно в астрологии или нет. Но при вдумчивом чтении текста методом Шерлока Холмса становится очевидным, что все мудрецы ЗНАЛИ свои гороскопы. То есть все изучали астрологию, и не только ее греческие или римские трактовки, а явно еврейскую астрологию. Как подчеркивает Рубинштейн, это следует из их рекомендаций и доводов, так как только у иудеев была профессия моэльи только у них особое внимание уделялось субботнему дню недели [4].В целом же, как убедительно показал Рубинштейн, при всех кажущихся противоречиях в отношении Талмуда к астрологии, в нем однозначно говорится, что все народы мира подчиняются законам звездного неба и только те, кто следуют предписаниям закона, обретают определенную свободу выбора. Но Талмуд также учит, что свобода выбора ограничена и не означает анархии.
В заключение особо важно подчеркнуть, что при всей своей диалектике Талмуд становится однозначно категоричным в тех этических вопросах, которые защищают права личности. Такой видится Эпштейну, например, позиция Талмуда по поводу заповеди Торы (Ваикра, 19, 17), запрещающей ненавидеть какого-либо человека, включая даже своего врага:
"Уважение к личности запрещает также ненависть. В трактовке мудрецов Талмуда эта заповедь (Ваикра, 19, 17) приобретает универсальный характер: "Питающий к кому-нибудь ненависть ненавидит Того, Кто сказал - и возник мир"" (Сифри зута, Бемидб., 18) "К кому-нибудь" - значит и к еврею, и к нееврею" ([1], с. 147).
Питание ненависти даже к тому, кто намеревается тебя убить, является нарушением мирового Закона в понятиях Талмуда. Непонимание или незнание этой одной из основных заповедей Торы и Талмуда приводило время от времени противников иудаизма к абсурдным обвинениям Талмуда в дискриминации неевреев. Но что может быть более универсальным, чем запрет ненависти к любому человеку? Так на чем же основывались обвинители? Не на том ли, что, не понимая диалектики Талмуда, обвиняли его в казуистике? В буквальном смысле слово "казуистика" происходит от латинского слова прецедент или конкретный случай.С юридической точки зрения, казуистика относится к системе судопроизводства, основанной на прецедентах. В разговорной речи казуистика стала означать "буквоедство" или даже "лицемерие" - традиционные обвинения христианства в адрес Талмуда. Во многом эти обвинения возникли из-за проблем переводов кратких и емких ивритских предложений на другие языки. Зачастую обобщения и аллегории первоисточников при переводе теряли изначальный смысл, оставляя лишь "пшат" или буквальное значение слов. При этом все остальные уровни понимания текста улетучивались и становились недоступными читателю.