Не успел он приосаниться, как дверь распахнулась, и незнакомка, зашуршав платьем, вскарабкалась на трухлявый порог. Вид зала поразил ее воображение.
– Ишь ты! – ахнула она. – Милый шалашик.
Успокоившись, Ирнолайя бросила скептический взгляд на вестянку, с такой непосредственностью восхитившуюся техническими безделушками. Актриса приметила, что странная особа одета дорого, но безвкусно. Ее шелковое платье висело мешком на костлявых плечах, грязные кружева траурной рамкой обрамляли непомерно глубокое декольте, массивные купеческие перстни унизывали пальцы нервных жилистых рук. «Настоящее пугало, – заключила Ирнолайя. – Даже трудно вспомнить, где я ее могла прежде видеть».
Гостья довольно быстро пришла в себя. Она стала ходить по залу, радостно повизгивая и прищелкивая языком. Когда детали обстановки перестали ее занимать, она сунула пластиковую соломинку в рот и, повернувшись на каблучке, уставилась на капитана.
Шперк нахмурился. Ему было неприятно откровенное разглядывание. С другой стороны, появление новой эвакуантки неожиданно вселило в него надежду, что он сумеет взять реванш у Ирнолайи. Сама реальность в образе жалкой опустившейся особы опровергала веру актрисы в расовое превосходство вестян. «Милая, очень милая крошка», – пытался расчувствоваться Федор Исидорович, но, что было самым удивительным, сознание правоты не радовало. Хотя он и предполагал, что под воздействием земных условий «модель личности» может утратить часть защитных подпрограмм, такой катастрофический распад явился для него полной неожиданностью. «Как это могло произойти? – спрашивал себя Шперк. – Как могла вестянка превратиться в уличную девку? Дефект программы или результат кризиса древней вестянской культуры? Пока ясно только одно: “гомункулус” не выдержал тридцатилетнего испытания. Он развалился, и трудно представить себе, что может возродить его из пепла. Бедная крошка, – заключил Шперк. – Кто знает, что ждет ее в будущем. Витринная полка в музее космических культур или самое страшное: бесследное исчезновение в лабораториях генной инженерии. Неясно, необъяснимо, ужасно!..»
Мрачный вид Шперка разозлил вестянку. Она выплюнула огрызок соломинки и прогнусавила:
– Нос воротить изволите-с? Будто не признали. Ай-ай. Наденьте пенсне, папаша. Поднатужьтесь. Неужели во мне ничего не осталось от контактолога Леймюнкери?
Шперк растерянно молчал.
– Ну, а вы, мадам Ирнолайя, – вызывающе бросила через плечо эвакуантка. – Уж вам-то стыдно жаться в углу. Припомните лучше Делье-М. Бурное было времечко… Вы тогда частенько пользовались нашими рекомендациями. Не так ли?
– Пользовалась, – брезгливо ответила актриса. – И очень сожалею об этом. Ваша лаборатория, пресловутый «Гепар.Сульф» поставлял чистейшую липу. Не вижу повода для щенячьих нежностей.
– Понимаю… – Леймюнкери захлопала кукольными ресницами. – Шьете мне дело. Не выйдет-с, мадам. Я рассчиталась за прошлое и не намерена впредь лобзать пятки судейского. – Контактолог вновь смерила капитана уничтожающим взглядом. – Может быть, и у вас есть в запасе парочка рекламаций. Выкладывайте, капитан.
– К счастью, я не имел никакого отношения к вашему заповеднику, – выдавил Шперк.
– Грубая ложь, – возмутилась контактолог. – Где вы этому научились? Впрочем, немудрено – тридцать лет среди гомозавров плюс склероз и старческое слабоумие… Если хотите, могу напомнить некоторые исторические детали.
– Не стоит, – предупредительно заметил Шперк. – Мы только что договорились с мадам Ирнолайей не вспоминать о прошлом. Считайте, что я вам верю.
Леймюнкери вопросительно посмотрела на Ирнолайю.
– Ловко придумано, – заключила контактолог. – Только поясните, кэп, глупой женщине – о каком прошлом был уговор? О том или этом?
– Не все ли вам равно, – съязвила Ирнолайя. – Думаю, вам будет выгодно вообще помалкивать о своей жизни.
Эта небрежно брошенная фраза произвела на Леймюнкери действие неприкрытого удара.
– Вы забываетесь! – взвизгнула она тонким срывающимся голоском. – Вы, жалкая провинциальная примадонна! Я горжусь своим прошлым. Горжусь премией Координаторов, своей работой по экспресс-анализу палеоинформации. А вы!.. – Леймюнкери закашлялась, лицо ее приняло страдальческое выражение, худые плечи тряслись, как у куклы, подвешенной на веревочках.
– Черт с вами, гордитесь своим прошлым, – воспользовавшись паузой, огрызнулась Ирнолайя. – Только непонятно, что оно вам дает. Вам смягчили меру наказания, привили гены титулованной особы? Чушь!