Никто, кроме Леймюнкери, не верил в успех. Стадо было на грани взрыва, и любая оплошность могла сыграть роль запального устройства. И все же Наомортана отправилась к разрушенным линиям заграждения.
Все закончилось быстро. Полуразложившиеся пищевые капсулы сделали свое черное дело. На короткое время Наомортане удалось успокоить стадо, увлечь игрой с кормораздаточными автоматами, но вскоре пиршество прервалось. Приступы острого отравления проявились несколько часов спустя. Обезумевшие самки прижимали к бронированной груди парализованных детенышей. Примитивы окружили Наомортану, не оставив ей надежд на спасение. Попытки рассеять стадо окончились неудачей.
Когда гурталы скрылись в развалинах древнего города, команда стражей, телепортированных с «Тиниуса», смогла лишь обнаружить остатки скафандра зоопсихолога. Контакт не состоялся.
С этого момента началось стремительное падение Леймюнкери в черные слои Октавы, закончившееся ссылкой – изощренной пыткой, растянутой на три десятилетия. И вот сейчас, когда, казалось, гибель Наомортаны искуплена ценой опустошения и позора, Леймюнкери было тягостно ощущать откровенное презрение эвакуантов. У них не было на это никакого права. Она не нуждалась в их сострадании и их дешевой реабилитации…
…Отвернувшись от окна, Леймюнкери сказала тихим, но неприятным голосом:
– Если бы вы знали, как я ждала встречи. Вы оказались злыми и чванливыми, как гомозавры. Не могу понять, чем вы лучше меня. Хотя бы вы, папаша. Вам крупно повезло: отсиделись в норе, протерли парочку дорогих халатов. Все мы равны перед будущим. Муки, выпавшие на мою долю, вам и не снились.
– Вы ошибаетесь, сударыня, – растерянно пробормотал Шперк. – Мы разделяем ваши чувства. Лично я…
– Какой вы великодушный, кэп! – перебила его контактолог. – Прямо Конфуций в белых перчатках. Дешевый трюк. Вам ничего не стоит подбросить комплимент. Придется вам принимать Леймюнкери такой, какая есть. Так что слушайте, господа, слушайте трагикомическую историю моей земной прогулки. Это моя месть. Затыкайте уши, закройте глаза. Ничего не получится. Придется вам немного запачкаться, хотите вы этого или нет.
Было счастливое время, когда я еще верила в гуманность вестянской Фемиды. Да, был суд. Был оглушающий шок ингемотерапии. Затем наступил новый этап унижения. Психотехники вылепили мне чужую, по-видимому, глупую физиономию, записали мне в память матрицу банальных фраз, полный набор разнообразных оханий и аханий, жаргонных словечек. Перед ссылкой советник Эрнотерн ознакомил меня с актом, согласно которому каждое лицо, подвергнутое психическому переходу в иную пространственно-временную структуру, имеет неотторжимое право на полную обратимость всех параметров личности. Советник назвал это абсолютной гарантией. По истечении срока ссылки мне предоставят широкие возможности для возвращения в элитарные пленки Октавы…
Сейчас я понимаю, что это был обман. Думаю, что и вы, любезные соотечественники, это понимаете. Произошла отвратительная метаморфоза: мы, цвет вестянской элиты, обратились в студенистых расслабленных моллюсков, с тупой верой убежденных в прочности своей раковины. Вас оскорбляет такое сравнение? Посудите сами, господа, что может представлять из себя разумное и чувствующее существо, вырванное из всех подсистем кооперативного поведения. Нечто стократно худшее, чем моллюск, который все же принужден бороться за существование и прочно сжимает створки раковины при малейшей опасности. А что осталось в нас, кроме беззаботного ожидания, жалкой игры в поддавки, которую мы вели с чужим миром?..
В тысяча восемьсот восемьдесят втором году я обосновалась в захолустном городке М**. Это был типичный мещанский рай, где чиновник Пьеро томится в земской управе, Арлекин в полицейском мундире дубасит всех направо и налево, а богатая вдовушка Коломбина увлечена социальными утопиями и спокойно грабит мужиков. Искусство психотехников оказалось на высоте: мне стоило большого труда занять новую точку в том житейском многоугольнике. Крупный банковский вклад, записанный на мое имя, приносил солидные проценты. Я могла жить на широкую ногу, развлекаться и содержать в образцовом порядке каменный сарай, который гомозавры с завистью называли особняком. В общем, потекла сытая спокойная жизнь в странном космическом корабле, со скоростью годовых циклов мчавший меня сквозь бездну тридцатилетия…