Выбрать главу

– Ой-ой-ой! – Филька затрясся от смеха. – Да плевал я на вашу ссылку, а особенно на психотехников. Не было никакой ссылки, и все тут! Было самое настоящее издевательство, и более ничего. Обман!

– Постойте! – воскликнула Леймюнкери. – Кажется, я стала понимать, что здесь происходит… Невероятно… Но, если реконструировать картину моих переживаний… Позор, ущемленное достоинство, любовный треугольник, купцы, катание по реке… Получится нечто бессвязное, абсурдное, сон с тройным дном, криптограмма. Кому это было нужно? Кто и с какой целью заставил нас жить вне жизни, переживать наяву страшный сон, где фиктивно все: свобода, совесть, чувства? Что это – фарс, аттракцион? Тысячу раз нет! Это эксперимент! Сложный, опасный, продуманный до последней мелочи. Его истинная цель – познание чуждой нам, странной, непонятной области человеческого сознания. Мы, преступники, стали транскрипторами отсталого социума, его аккумуляторами и интерпретаторами. В этом случае логика Координаторов становится предельно прозрачной.

Пафос контактолога еще больше развеселил Фильку. Он хохотал без умолку. Леймюнкери надула губы и обозвала Фильку ослом.

– Осел и есть, – согласился Филька.

– Я ухожу, – заявила Ирнолайя. – Капитан, не составите ли мне компанию? Будем ждать на свежем воздухе.

– С удовольствием, – согласился Арновааллен. – Но прежде, Ортоорбен, я хотел бы услышать объяснение вашего странного поведения. Если вы что-то знаете – говорите.

Жесткий тон капитана-наставника поубавил веселье Ортоорбена. Он испуганно заморгал.

– Все равно вы слушать не будете! Куда мне, голодранцу и пьянице, господам моралитэ читать.

– Нет уж, говорите! – потребовала Леймюнкери. – Дайте и нам немного покуражиться.

– Потом пожалеете… – протянул Филька.

– Мы ждем, – строго сказал капитан.

– Эх, мать честная. – Филька с кряхтением поднялся. – Тогда терпите. Выслушайте дурака и, если я окажусь не прав, что ж, можете считать, законодатель Ортоорбен достоин презрения.

Он обвел компанию мутным взглядом и зевнул.

9. ГЛУПАЯ ПТИЦА ФЕНИКС

– Эту незатейливую историю поведал мне один бывший человек, – многозначительно подняв грязный палец, начал Филька. – В бытность свою он был вхож и, кажись, дослужился бы до тайного, но то ли бумагу какую не глядя подписал, то ли взял лишком, но вдруг оказался в яме, без орденов и связей.

В той яме мы и сдружились. Куда он, туда и я. Он тянет «подайте, люди добрые», и я тяну. Он руку в судороге скрючит, и я стараюсь не отставать. Даже били нас совокупно.

Однажды осенью завалились мы в подвал старого купеческого дома и, немного пообсохнув, начали мечтать о прелестях мира сего. Да так размечтались, что нас на откровенности разные потянуло и на нравоучительные иносказания. Тут он и поведал свое предание о Птице Ениксе. Давняя была история, забытая…

Земля в то время еще была плоской, плавала в сияющем эфире, и ее бирюзовые небеса звенели чистым хрусталем. Ясный день сменялся ночью, в дремучих лесах бродили онагры и саламандры, а подземные ключи источали мед.

И населяли ту Землю люди степенные, важные, отмеченные разного рода достоинствами: почитанием духа и буквы, власти, отличий и субординации. Каждый творил свое дело со знанием и умением: ежели надо было валить леса, то валили, производить пеньку – производили. Одним словом, все было чин чином и даже сверх ожиданий.

Но сей совершенный миропорядок не мог существовать сам по себе, как Солнце или Луна. Отправление естественных государственных нужд требовало строгой регламентации и высочайших указаний. А посему, как полагается в приличном обществе, на вершине сего мира восседала некая влиятельная сила, долженствующая способствовать вселенской гармонии и неизменному процветанию: произрастанию семян, плодородию почв и обилию пеньки.

Звали ту силу не то Ениксом, не то Фениксом с присовокуплением неизменных украшений: «самодержавная», «пресвятая», «всеблагая», «данная от…» И воплощалась сила в образе двуглавой птицы – черной, важной и носатой. Не было ничего выше нее, кроме Солнца и Луны, потому что так постановила она сама.

Считалось, что царствие Феникса длилось вечно, ибо птица обладала атрибутами бессмертия. В будущем не ожидалось никаких перемен ни во внутренних, ни во внешних порядках. Плавание в эфире проходило тихое, дремотное, сытое. На субординацию никто не покушался, разве что у самовара кому-нибудь чашку до краев нальют. Вот и вся оппозиция.