Выбрать главу

Что до Феникса, то жил он в умопомрачительной роскоши, как и полагается силе. Столы ломились от яств, поэты слагали оды, плясали скоморохи и тайные советники. Веселье продолжалось и в дни войны, только во дворе стреляли пушки, а повара звенели шпорами. Иногда даже отменяли вечерние променады – Феникс дулся в карты с главнокомандующим.

Такого рода тяготы управления, перемежаемые пьянством и неумеренным ухажерством, окончательно расстроили птичий рассудок. Левая голова токмо и могла, что глотать стопари и закусывать фисташками, а правая время от времени издавала пронзительный хрип, производивший в чиновничьем мире страшные потрясения. Бумажный потоп заливал канцелярии, из всех щелей выползали инспектора. Оседлав летающих рыб, мчались курьеры. Перестановки начинались основательные…

Однако высочайшие окрики Феникса, несмотря на противоречие смыслу, принимались c величайшей радостью и даже песнопениями. Их беспредельная мудрость, освященная циркулярами, являлась объектом пышного культа. Толпы верноподданных воздвигали храмы, часовеньки, обелиски, волокли мраморные изваяния, колонны и триумфальные арки.

Положение оракула умиляло сиятельную птицу. Ее красные очи поминутно увлажнялись слезой, когда, кинув взор с поднебесья, она зрила серое море чиновников, несущих в храмы жертвенные бумаги, уложения, разъяснения, уточнения. Душа Феникса просветлялась, правая голова отправлялась почивать, а левая, нацепив очки, направлялась на театр лицезреть лебединые перья и патриотически настроенных мирян.

В такой прострации скользили века. Казалось, так будет всегда. Ожиревший, дряхлый, потраченный молью, Феникс день-деньской восседал на чучеле льва, краем уха слушал донесения, царапал подписи и редактировал пьесы. Иногда его, впрочем, разбирало. Он устраивал учения и смотры, щеголял в сапогах и нюхал порох. Но и этого хватало ненадолго.

И вдруг что-то случилось: то ли земля дрогнула, то ли в небесном механизме выпала какая-то шестерня. В одно распрекрасное утро, когда Феникс мирно сопел в опочивальне, его разбудил молодой человек странного вида и неясно выраженной субординации. Одет он был просто, но манеры его были изысканны.

– Ваше время, уважаемый, истекло, – сказал молодой человек. – А посему не будете ли вы так любезны последовать за мною в места не столь отдаленные.

Сомнительное предложение непрошенного гостя напугало птицу. Пытаясь сопротивляться потусторонней необходимости, она зачала ворожить посланца магическим оком. Но тут произошла осечка. То ли око основательно заплыло жирком, то ли его свойства были просто измышлены чиновниками, но, как ни пыжился Феникс, человечку ничего не сделалось. Он нагло смотрел на Феникса черными очами и бесстыдно манил куда-то рукой…

Дело в самом натуральном виде оказалось нешуточным. Уразумев это обеими головами, чиновничий властитель дипломатично начал уговаривать наглеца, предлагая солидную взятку и обещая подписать любые векселя.

Туманные предложения Феникса возымели некоторое действие на посланца. Он смягчился и после соответствующих излияний согласился с глазу на глаз предоставить сиятельной особе мизерную отсрочку для приведения в окончательный порядок бумаг и прочих мирских дел.

Феникса такой оборот не устраивал. Призвав на помощь какую-то молодую птичку, украшенную лебедиными перьями, он сломил упрямство душеприказчика и даже допустил в отношении к себе откровенное панибратство.

– Оскандалился ты, друг мой, – сказал молодой человек назидательно. – Мир твой трещит по швам, леса чахнут, саламандры рождают ехидн, меж чиновниками разброд. Но это еще полбеды, кабы дух почитания сохранял силу. Так ведь ничего от почитания не осталось – куда ни глянь, сплошное разгильдяйство и шепотки по углам. По ночам из щелей и нор выползают разномастные нивеляторы, реформаторы, критиканы и просто ненадежные. Того гляди, вскорости от них продохнуть нельзя будет. Более терпеть невозможно и даже противоестественно.

Феникс от удивления стопкой сивухи подавился. Как, мол, так, непорядок? Не может того быть. Бумаги идут исправно, жертвенники пылают, судопроизводство неизменно осуществляется. Навет, да и только.

– А ты сам погляди, – предложил гость и вставил Фениксу волшебный смарагд в надлежащее место.

Глянул властитель и обомлел. Действительно, никакого почитания. Храмы запущены, жертвенники едва чадят, жрецы предаются разврату у подножия святынь. По улицам шныряют злоумышленники – где бомбу бросят, где зловредную бумажку. Да и среди субординаторов никакого единомыслия: тянут все, что сбоку лежит, дерутся за доходные места. Даже хрустальный свод будто местами треснул и едва на подпорках держится.