Драматург натянул вожжи. Лошадь испуганно встала на дыбы и, тяжело дыша, забила копытами. В лунном свете ее большое черное тело отливало вороненой сталью.
Леднева спрыгнула с подножки и, уронив шаль, исчезла среди деревьев.
– Однако смело, – присвистнул Корецкий, бросая лайковые перчатки. Он обошел взмыленную лошадь, поднял шаль и пошел за актрисой, раздвигая колючие еловые ветки. Но не успел он с трудом взобраться по невысокому косогору, как его остановил раздраженный шепот:
– Вам следует воротиться, Жорж. Вы еще успеете накачаться коньяком в Дульном переулке.
– То есть как?.. – удивился он, отчаянным рывком бросаясь вперед. – Вы предлагаете мне оставить вас в лесу? Что за странные фантазии! Да вы замерзнете здесь, еще, чего доброго, схватите пневмонию. Будьте благоразумны, мадам.
Он попытался набросить на нее шаль, но она грубо его оттолкнула.
– Убирайтесь, неотесанный болван! Гомозавр!
– Гомозавр? – От неожиданности он даже рассмеялся. – Любопытное жаргонное словечко. Надо запомнить, непременно записать…
– Прощайте, – коротко бросила она и с кошачьим проворством скрылась в темноте.
«Ничего себе приключение, – раздосадованно подумал Корецкий. – Расскажешь, так не поверят».
Он нехотя стал пробираться за актрисой, проклиная себя за неудачную прогулку и то щекотливое положение, в котором по глупости оказался. Скользкий косогор круто поднимался вверх, а затем неожиданно оборвался руслом заболоченной речушки. Из-под ног с шумом прыгали в воду испуганные лягушки. От камней, укутанных туманом, пахнуло сыростью и тиной. Нервно подергивая плечом, Корецкий притаился в ивовой кроне. Возле реки было светлее, и ему удалось различить Ледневу, которая как ни в чем не бывало стояла у самой воды и собирала волосы в тугой пучок.
«Однако какая же она все же дрянь, – вздохнул драматург. – Решила поиграть со мной, как с гимназистом. Ну, это мы еще посмотрим-с, кто кого!»
Он вынырнул из своего укрытия, в два прыжка настиг беглянку и бесцеремонно обнял, бормоча обычные непристойности. Но уже через мгновение угас из-за странного ощущения, будто он обнимает гипсовую парковую скульптуру. Корецкий не узнавал Ледневу. Что-то чужое обозначилось в ее облике, в изгибе тела, в чертах неясно видимого лица. Драматург безвольно опустил руки. Он вдруг понял, что свалял дурака, как юнец попался на крючок расчетливой дамы.
– Вы победили, Натали, – пробормотал он. – Сцена страсти была недурно сыграна. А теперь нам пора возвращаться. Спектакль окончен. Идемте.
Он протянул руку, но Леднева, вопреки ожиданию, даже не шелохнулась, только тихо сказала:
– Пошел вон.
Его терпение лопнуло. Корецкий взорвался тяжелой отборной руганью, временами срываясь на фальцет:
– Дрянь!.. Это невозможно!.. Невозможно…
Она неестественно рассмеялась:
– Придется вас наказать, глупый человечек. Видит бог, я не хотела этого. Но в вас слишком сильны атавистические стереотипы мышления. У меня просто нет иного выхода.
Корецкий растерянно отступил.
– Сумасшедшая…
– Вот так-то лучше, – улыбнулась она. – А теперь, Жорж, вам придется узнать нечто очень неприятное. Я позволю себе некоторую откровенность, зная наперед, что вашему свидетельству все равно никто не поверит. Так вот, милый графоман, знайте: я не актриса Леднева, не леди Макбет, не Таис. Все это только маски, за которыми я была вынуждена прятаться без малого тридцать лет. В действительности я опасная государственная преступница. Да-да, и не стройте шутовские гримасы… То, что я вам сейчас расскажу, возможно, отрезвит вас, и вы оставите свои несуразные приставания. Буду надеяться… А пока соберите силы, держитесь крепче на ногах. Я буду бить крепко, наотмашь.
– Сумасшедшая, – сдавленно повторил Корецкий.
– Я родилась далеко от Земли, – спокойно повела она рассказ. – В той звездной губернии нет верстовых столбов, генерал-губернаторов и штофной водки. Взглянув со стороны, вы увидели бы девять солнечных систем, связанных информационной спиралью Тиниуса, и сорок две перенаселенные планеты. Этот космический хуторок поименован каталоге Броккероуэлла «Большой октавой третьего сублитического уровня». Мое детство прошло на одной из скромных планет – Весте. Там я родилась в генетическом питомнике среди унылых пейзажей пустыни Кроо. Детство было трудным, как у всякого ребенка, по наследственным признакам принадлежавшего к высшей элитарной пленке. Грубая муштра, подавление древних инстинктов, изнурительная учеба в Центрах программирования интеллекта. Потом я специализировалась в зоне «Альфа-Рау» и к концу первого столетия сделала неплохую научную карьеру в качестве системотехника по рекреации малых планет. Казалось, моя жизнь шла по четкому плану, разработанному «Службой реализации личности». Но произошло непредвиденное. Я попала в ловушку. Бездарные программисты из Банка эволюционных моделей подсунули мне липовые данные, и моя последняя работа на Делье-М вылилась в глобальную катастрофу. Биосферу планеты атаковали мутанты – отвратительные твари, по сравнению с которыми земные динозавры выглядят милыми лягушатами. Остальное произошло практически мгновенно. Я была изолирована, подвергнута пристрастному допросу и приговорена высоким вестянским судом к тридцатилетней ссылке. Так я оказалась на грешной Земле, в провинциальном захолустье, где была вынуждена играть на театре, изображая чужую жизнь и примитивные страсти. Правда, на этом поприще я достигла немалого: выгодные ангажементы, приличное содержание, бенефисы… Меня любили, мной восхищались, сравнивали с великой Сарой Бернар. И кто знает, мой милый, как долго мне пришлось бы угождать невзыскательному вкусу публики, влачить бремя земной женщины, но этой ночью все счастливо закончилось. Едучи в вашей дурацкой коляске, я услышала тайный голос, который сказал мне: «Ты свободна!» С той минуты актриса театра Барсуковых Наталия Леднева перестала существовать. Без панихиды, венков и наемных плакальщиц она должна отойти в мир, который породил ее из лучшего клеточного материала, воспитал и подверг смертной муке… И вдруг, представьте, в этот ответственный момент из кустов выбегает какой-то пьяный господинчик и предлагает сомнительные развлечения под луной. Не правда ли, странная ситуация? Что вы на это скажете, любезнейший? Ну говорите же, говорите!