– Уфф… – произнес Сильверберг, закрыв глаза и погрузившись в глубокое раздумье о тяжелой судьбе элементарных частиц.
– И тут мы подходим к главному, – продолжал Розенфельд.
– Да? Пока я не услышал ничего, что имело бы отношение к уголовному преследованию, – сухо произнес Сильверберг. – Расскажи про квантовые флуктуации доктору Фирман. Впрочем, она и так знает. Тогда – Лайзе. Но она ничего не поймет. Видимо, поэтому ты решил выбрать в качестве слушателя меня.
– Ты меня сбил, – недовольно сказал Розенфельд. – Не делай этого больше.
– Прости. Но не мог бы ты перейти, наконец, к делу?
– Я и перешел!
– Хорошо, – вздохнул Сильверберг. – Через пять минут явятся Блекман и Монтвидас. Так что…
– Ты меня постоянно прерываешь!
– Тебя прервешь, как же…
– Стив!
– Молчу. Ты остановился на фразе о том, что все квантовые флуктуации усредняются во времени и поэтому возникает гравитационное поле. Оно же – поле тяжести, я тебя правильно понял?
– Ты все запомнил? А изображал…
– Запомнить – не значит понять. На память не жалуюсь. Продолжай. Квантовые флуктуации рождают гравитацию. Что дальше?
– Дальше, – продолжил Розенфельд, собравшись с мыслями, – в вакууме возникают самопроизвольные флуктуации, которые равнозначны процессу наблюдения. Но волновая функция при этом не исчезает, конечно. Все возможные варианты квантового процесса все-таки происходят, но – в других ветвях многомирия.
– А! – воскликнул Сильверберг. – Наконец-то я понял. Ты мне сто раз объяснял. Это как выбрать чай, кофе или сок. Если ты выбираешь кофе, это не значит, что ты не выбрал сок и чай. Возникают три ветви: в одной ты выбрал чай, в другой – кофе, в третьей – сок. Да, еще я мог выбрать воду. Не часто так поступаю, но все-таки… Мир, где я пью воду, тоже появляется. Так?
Розенфельд кивнул.
– У электрона все варианты поведения тоже возникают, я правильно тебя понял?
– Конечно. Квантовые флуктуации, порождающие поле тяжести, рождают также и множество миров. Что из этого следует?
– Из этого следует, что осталось три минуты.
– Подождут твои сыскари, они привычные! Из этого следует, что поле тяжести есть только в многомирии, и волновая функция любой частицы имеет возможность существовать лишь во множестве миров. Если бы мироздание существовало в единственном экземпляре, то не было бы флуктуаций, и поля тяжести не было бы тоже! Сам факт, что мы живем в мире, где тела притягиваются друг к другу, – доказательство того, что многомирие существует!
– Разве поле тяжести, – с неожиданно возникшим интересом спросил Сильверберг, – возникает не потому, что пространство прогибается, когда массивное тело…
– Конечно! Так это описывает теория относительности. Но почему массивное тело прогибает пространство? На этот вопрос ни Эйнштейн, и никто из физиков не отвечал, потому что для этого нужно было построить квантовую теорию тяготения, а ее до сих пор нет. Почему частицы имеют массу? Потому что существует поле Хиггса, бозон Хиггса. Следующий вопрос: почему, частицы, имеющие массу, притягивают друг друга? Потому, – это сказано в работах Фирман и Смиловича, – что существует многомирие. Если бы была верна копенгагенская интерпретация и волновая функция исчезала при наблюдении, частицы не притягивали бы друг друга, пространство не прогибалось бы…
– И я бы сейчас парил над столом в неудобной позе, – подхватил Сильверберг. – Я понял. Ну и что? Какое отношение эта физическая ахинея имеет к…
– Прямое, – перебил Розенфельд. – Человек живет в многомирии. Человек не приспособлен жить в единственной Вселенной, где нет тяжести, где наверняка и другие физические законы действуют иначе. И где – вот главное! – не существует выбора, понимаешь?
– Не понимаю, – сказал Сильверберг, хотя, конечно, уже понял, что имел в виду Розенфельд.
– Понимаешь, – ласково произнес Розенфельд. – Ты же вспомнил.
Он знал друга лучше, чем себя.
– Письмо, – сказал Сильверберг. – Письмо Смиловича Лайзе с указанием точного времени собственной смерти.