Ее братья не дожили до года. Одного сбила машина, второго унесла на тот свет какая-то собачья хворь, которую по незнанию не выявили и не смогли вовремя вылечить. Дядя Степа, хозяин Астры, добрый пекарь, от которого всегда пахло теплым хлебом и ядреными дрожжами, много раз рассказывал историю взаимоотношений родителей Динки своему сыну и его друзьям, а та, хоть и была в то время еще совсем маленькой, тем не менее, очень хорошо ее запомнила.
Динку отдали в другой дом еще щенком. Там она, первые дни свои поле рождения проведшая в любви и заботе, научилась бояться людей, не доверять им и огрызаться на них. От старика-хозяина, который промышлял на жизнь плотницким делом, всегда пахло столярным клеем и химическим лаком. Динка и по сей день, почуяв этот запах, вся напрягалась и невольно искала глазами его источник, настолько он въелся ей в душу, был противен и пугал. Звали Динку в тот период жизни как-то по-другому, но как – она приказала себе забыть, чтобы вытравить любые воспоминания о минувшем. Динкой много позже окрикивал ее, уже безымянную, с пьяных глаз Егорыч, и она была ему благодарна за новое имя, словно с этим именем вместе он подарил ей и новую судьбу.
Хозяин был женат и имел сына-подростка Даньку. Хозяйка, тихая, забитая женщина, кормила Динку и жалела, иногда тайком от мужа гладила ее по голове; сын в редкие минуты отсутствия дома отца, игрался с нею, тискал, мял и тесно обнимал, целуя в переносицу. Динка хозяйку жалела за то, что достался ей такой муж и благодарила за еду, облизывая ей серые, робкие пальцы, а мальчишку любила первой нежною любовью, какая может быть только между вырастающим щенком и начинающим взрослеть человеческим ребенком. Хозяйка пахла хозяйственным мылом и страхом, ее сын – молодостью и акварельными красками.
Однажды хозяин избил свою жену особенно люто - Динка не поняла из-за чего - и после этого та слегла, захворала. Во двор выходила редко, тяжело ступая и охая при ходьбе. Внутри дома поселился резкий и стойкий лекарственный дух; попутный ветер иногда доносил до Динкиной будки его отзвуки. Динку стал кормить Даня. Бывалыча принесет плошку с кашей, поставит перед ней, а сам сидит на корточках и поскуливает тихонечко, как щеночек. Динка сочувственно лизала ему щеки. Щеки были мокрыми и солеными.
Громко он не плакал, боялся отца, который всегда ковырялся в своем сарае. А потом, к ночи ближе, когда отец в дом уходил, прятался за баней и ревел. Видеть Динка, конечно, не видала, поскольку сидела на цепи, но на слух не жаловалась. Горько плакал мальчишка, так горько, что даже у нее, тогда собаки молодой и глупой, сердце в прямом смысле слова обливалось кровью: в груди становилось горячо и яростно.
Хозяин и Даню побивал. За отметки плохие или так, от смурного настроения. Мальчишка злобился – Динка это чутко понимала – но молчал, отцу перечить не решался. Понимал, что забьет и насмерть, если что не по его. Терпел еще и из-за больной матери, любил ее очень.
Динка по дурости пару раз пыталась с цепи сорваться, когда хозяин хлестал сына, хотела вступиться, но получала доброй оплеухи и затихала, пряталась в будку. Тоже стала бояться и за это сама себя ненавидела. От той поры у нее лбу шрам остался – железным прутом кожу рассекло по касательной. А мог и череп пробить, если бы замахнулся метче.
Иногда, в тихие вечера, неважно, зима это была или лето, когда хозяина не бывало дома или он находился в хорошем расположении духа, Даня приходил к ее будке, садился меж ней и забором, так чтоб его нельзя было разглядеть ни с улицы, ни из дома, и долго о чем-то безмолвно размышлял. Динка обыкновенно в такие минуты ложилась рядом, клала голову к нему на колени и жарко дышала в подставленную лодочкой ладонь. Он тормошил ее за загривок, а она млела от удовольствия и тихонько, исподлобья посматривала в его лицо, сосредоточенное и как будто бы слегка бывшее к нему не по возрасту - немного старее, чем нужно.
О чем мальчик помышлял Динка уже потом поняла, задним умом.
Хозяйка умерла внезапно, в Великий пост.
Про Великий пост Динка тоже намного позже докумекала, уже поднаторев в ремесле собачьего попрошайничества, которым занималась в том числе и на похоронах. Делала так: завидит на кладбище толпу провожающих в последний путь, приблудиться к процессии, а потом сторожит-сидит у столовой или кафе, куда люди приходили выпить-закусить за упокой новопреставленного, ждет, когда кто-нибудь что-нибудь вынесет, из кухни остатки и отходы или объедки со стола.