Гермиона вздрогнула – она действительно удивилась в эту секунду.
– Я поясню, – кивнул ей призрак. Казалось, он наслаждается своим монологом. Возможностью говорить с кем-то, говорить кому-то. Он был лишён всего этого более двухсот лет… – Монах, – продолжал граф, – сам по себе трус и вдвойне предатель. Он предаёт мир и своё тело, прячась в искусственную оболочку; он предаёт бога, в которого верит – ведь, как вам известно, бог его велел сносить испытания, но не укрываться от них. Всё это жалко и отталкивающе. Но монах-волшебник – ещё более омерзительное зрелище.
– Отчего же? – заинтересовался и Генри.
– О, милорд, монах-маггл, по крайней мере, убеждает себя в том, что его трусость и предательства угодны высшей силе, в которую он верует. Монах-волшебник знает, что бога нет. Монах-волшебник, что бы он там себе ни придумал, в чём бы себя ни убедил, понимает законы природы, осознаёт сущность мира куда глубже и точнее, чем это доступно магглу. Волшебник видел доказательства истинности того, что он знает о мире. И, помимо того, он сам применял магию – некогда. Отрицать он её не может. Но при этом он закрывает глаза на всё, лжёт сам себе – не говоря уже об окружающих. Он жалок, – с отвращением закончил это лирическое отступление граф. – Именно такой жалкий представитель Магического сообщества и был мною обнаружен в имении. Сначала я думал побеседовать с ним – но монах куда-то пропал на несколько дней. И тут наши скромные святые края посетил некий работник. Уж не знаю, холоп ли он – но точно не чернец. Не имею понятия, что он пытался сделать – но это у него не выходило. И как же он злился от этого: сложно передать словами! Я помог ему раскрыться чуть больше… И… О, мою удачу сложно описать словами. – Граф картинно прикрыл глаза. – Мой гость, оказалось, имел несчастье некогда подарить жизнь дрянной девчонке! Вы можете мне не верить, но я убеждён, что все беды человеческие – дело рук женщин и в особенности ведьм. Простите мне мою дерзость, миледи, но вы велели говорить откровенно – и сами позаботились о том, чтобы я не мог разбавить свою чистосердечность смягчающей ложью, – кивнул на светящийся магический символ граф. – Я полагаю, что женщина может стать смертельно опасной, если вовремя не привить ей покорности. Самый опасный возраст для женщины: четырнадцать – девятнадцать лет. Нет ничего вредоноснее женского образования. Магглы осознают это лучше нас, хотя и не до конца. Мы же, отправляя маленьких ведьм, вошедших в столь опасную пору, учиться и воспитываться в обществе им подобных, совершаем роковую ошибку. Я поплатился за эту ошибку жизнью. С тех пор моя ненависть к младым барышням не имеет пределов.
Граф закрыл глаза, отдаваясь воспоминаниям.
– Я пил по глотку каждую капельку чувств того простолюдина, отца юный девицы. Он отыскал эту прóклятую небом тварь. Сложно представить дерзость, своеволие, непочтительность той девчонки! В сравнении с ней даже Ребекка была образцом прилежания. Ведомый моими чувствами, тот человек указал ей место, наказал её дерзость, наказал её за само её существование. К сожалению, ему помешали, и судьба его потеряла для меня интерес. Но я осознал, каковой будет моя следующая цель. Я буду мстить всем бабьим тварям, заполонившим земной мир! Тем, кто безнадёжно испорчен и смертельно опасен. Я уже предвкушал свою месть, но тогда мне требовался отдых, – граф перевёл дыхание. Сила привычки так укореняется в человеческих существах на протяжении жизни, что и после смерти тела призрак продолжает зачастую совершать привычные, хоть и не нужные более, действия: переводит дыхание, зевает, моргает и прочее, прочее. – Я не стал бы вновь проявлять активность так скоро, – возобновил своё повествование граф, – если бы мне прямо в руки не привели очередную непокорную дочь. Гадюка охомутала послушника! Нет, вы только подумайте! В таких ситуациях мерзавкам даже нельзя укрыться за оправданиями вроде коварства соблазнителей и обманчивости слов. Как могла попасть сельская девка в кровать монаха? Кто насильно затащил её туда? Кто велел, кто дозволял падать так низко? Дрянь отдавалась послушнику, лгала своему отцу, опозорила семью – пусть и крестьянскую, это, в сущности, не важно. Развратная, сладострастная шлюха! Во мне проснулась невиданная ярость и невиданная сила. Полагаю, раз вы интересуетесь этим, то знаете, к чему всё привело.
– Да, Ваше Сиятельство, – холодно кивнул Генри. – Что вы делали после?
– Отдыхал, – усмехнулся граф. – Смаковал переживания. И вот вы потревожили мою негу.
– Это всё? – подняла брови Гермиона.
– О да, леди Саузвильт. Это всё.
Гермиона и Генри переглянулись.
– Известно ли Вашему Сиятельству, что нападение на магглов в какой бы то ни было форме запрещено Магическим законодательством? – осведомился Генри.
– Я, милорд, знаете ли, несколько отошёл от мирских законов, – картинно-философски заметил призрак.
– Вынужден сообщить, что вы заблуждаетесь, Сиятельный Граф. Законы мира волшебников оберегают магглов от всех магических существ. В том числе и мёртвых.
– И что же ждёт меня за это нарушение, – усмехнулся мятежный дух. – Заключение под стражу? Лишение волшебной палочки?
– Мы, Ваше Сиятельство, могли бы заточить вас в вашей новой могиле, – любезно улыбнулась Гермиона. – Однако не стоит так нервничать. Ввиду смягчающих обстоятельств вашего несанкционированного и жестокого заключения, полагаю, мы просто переселим вас в безопасное для магглов место. Старинный замок, может быть, семья волшебников или некое учреждение. Конечно, может статься, это будет необитаемый замок – но я постараюсь этого избежать.
– Буду очень признателен, – съязвил призрак. Гермиона понимала, что, не осознавай он своей подвластности, им с Генри пришлось бы не сладко.
– Решение будет принято в самое ближайшее время, – вслух сказала она. – Дабы не вынуждать нас на этот период лишать вас свободы передвижения, попрошу дать слово чести, что вы не будете причинять вреда магглам или проживающему здесь монаху-волшебнику до тех пор, пока мы не объявим вам о вашей дальнейшей судьбе.
– Представители власти будут применять Чёрную магию, миледи? – сощурился граф.
– О да, Ваше Сиятельство, сию секунду, если потребуется.
– В таком случае даю вам слово чести не трогать магглов и этого лживого волшебника до истечения месяца. А там посмотрим. Вас устроят такие условия?
– Вполне, – кивнул Генри. – Простите за беспокойство, Ваше Сиятельство. И до скорого.
– Прощайте, милорд. Леди, – он поклонился Гермионе. – Я откланиваюсь.
– До встречи, граф. – Гермиона задумчиво смотрела, как призрак скрывается в могиле. Потом перевела взгляд на Генри. – Краски сгущаются, mon cher bonhomme(1). Не хватило кровожадности Его Сиятельства на наш свиток обвинений…
_________________________
1) мой дорогой муженёк (франц.).
* * *
– Кадмина, это Очень Плохая Идея, – в очередной раз повторил Генри, когда во вспышке света из её палочки исчезло законченное письмо. – Ты хочешь поселить волка в загоне овец!
– Может быть, мне понравился граф, и я хочу сделать ему приятное.
– О Моргана! Чем понравился тебе этот субъект?!
– Судьба у него любопытная, – съязвила Гермиона. – Неужели за двести лет заточения он не заслужил жизни в интересном обществе? Тем более гимназии нужны привидения.
– Кадмина! Нельзя помещать кровожадного призрака-насильника, озлобленного против малолетних ведьм, в школу магии и колдовства! Просто потому что нельзя. Это… я даже не знаю, на что это похоже!