– ПЕРЕСТАНЬ, ВЕДЬМА!!! – взревел поверженный граф.
Гермиона отвела палочку и не шевельнулась.
– Я не знаю, о чём ты говоришь, – прохрипел призрак. – Нет!!! – отпрянул он от вновь вскидываемой палочки. – Ты можешь растерзать меня на части, ведьма, но никакие муки не заставят мой язык вымолвить того, о чём я не ведаю!
– Смотри мне в глаза, граф, – тихо сказала Гермиона. – Легилименс!
Никогда раньше она не взламывала сознание призрака. Казалось, будто с головой ныряешь в прорубь. Среди ледяного, клубящегося тумана парили смутные тени. Колдунья слышала страшные, потусторонние голоса, нечеловеческий шёпот, звенящий скрежет и чувствовала холод – везде, повсюду… Но среди этой какофонии ледяного тумана она отчётливо разбирала мысли и чувства. Граф говорил правду. Он ничего не знал.
Гермиона отвела палочку и без сил опустилась на могилу около парящего на четвереньках привидения. Граф приходил в себя и стал медленно подниматься.
– Мой муж отравлен неизвестным, – глухо сказала дочь Тёмного Лорда, устремив застывший взгляд в пустоту. – Всюду вокруг, на невообразимо огромном расстоянии, лежат мощнейшие блокирующие чары. Я не могу вырваться отсюда, не могу связаться с магическим миром. Человек, которого я люблю, умирает. Что мне делать, граф? – она подняла глаза на привидение и ещё раз безнадёжно спросила: – Что мне делать?
– Ты обладаешь огромной силой, ведьма, – сказал призрак низким, ровным голосом, некоторое время глядя в её потемневшие глаза. – Ты играючи подняла невообразимую мощь – и смогла остановиться и загнать её обратно. И со всем этим – ты не можешь вырваться?
– Не могу, – глухо сказала Гермиона.
– Твой враг очень силён, ведьма, – задумчиво заметил граф.
– У меня нет таких могучих врагов.
– Самые опасные, самые жуткие противники – те, кого мы не замечаем, на ком не задерживаем взгляда, не принимаем всерьёз, – голос графа Сержа был холодным и гулким. Гермиона смотрела прямо перед собой. – Они ползают где-то в наших ногах и не удостаиваются ни любви, ни ненависти, – продолжал призрак. – Мы не тратим на них даже презрения. Их нет, они ничто. Именно такие и становятся самыми страшными, самыми сильными и опасными врагами. Они могут пресмыкаться годами и десятилетиями, молчать и терпеть. Но сохрани могильная тьма любого от мести подобного врага, коль уж он вознамерится мстить. Его отмщение будет страшным. Всё то ничтожество, которое отражало даже взгляд от фигуры подобного существа, превращается в страшную, безжалостную силу. Вы ведь замечали, миледи – оборотни в человеческом подобии практически всегда жалкие, тщедушные, невзрачные людишки. Маленькие, неприметные, даже слабовольные. Но если уж они хлебнули лунного света… Так и ничтожный червь, недостойный взгляда, иногда заражается, хлебнув холодного лунного света мести. И тогда он становится лют, миледи. Раз почувствовав силу, он скорее умрёт, чем расстанется с ней. Умрёт, но за собой потащит многих… Оборотни выгрызают целые поселения, рвут на куски младенцев, опьянённые страшным дурманом власти.
– Если мой враг смог блокировать окрестности таким мощным проклятьем, значит, он и сам должен быть скован им, – сказала Гермиона. – Ему и самому пришлось бы подчиниться чарам. Он должен быть где-то поблизости, чтобы контролировать и наблюдать. Найди его, граф, – колдунья поднялась на ноги. – Ты – призрак, ты можешь проникнуть всюду, тебе доступны все дома, все щели, любые закоулки. Отыщи его и приведи меня к нему!
– Но кого я должен искать, ведьма? – тихо спросил граф.
– Белого Монаха. Высокого, широкоплечего мужчину со светлыми волосами, одетого в рясу священника. Неизвестного никому из здешних, никому неведомого. Найди его, граф! И укажи мне к нему дорогу.
Она направила палочку на тёмное надгробие, с которого только что поднялась, и земля вздрогнула, камень раскололся. Из праха земного поднялся в воздух прах человеческий и завис над развороченной могилой. Сияющая серебром ткань соткалась из воздуха и окутала останки, связавшись крепким узлом.
– Лети, граф. Он должен быть где-то близко. Ты один можешь его найти. Отыщи Белого Монаха и приведи меня к нему. Спеши! Я буду ждать тебя в деревне.
И ведьма умолкла. Подхватив парящий узел, она развернулась и быстро пошла прочь от разверстой могилы к воротам монастыря. Серый шёлк развевался на ветру как крылья огромной летучей мыши.
За всё время обратного пути Гермиона ни разу не обернулась.
* * *
Она влетела во двор Петушиных как все четыре всадника Апокалипсиса, испугав куривших на крыльце Лёшу и участкового. Узнав её, оба мужчины кинулись помогать спешиться.
– Как он? – с замиранием сердца спросила Гермиона.
– Скверно, Ева Бенедиктовна, – вздохнул Зубатов. – Бредит. В сознание давно не приходил…
Гермиона быстро вошла в освещённые комнаты. Здесь были все.
Доктор Кареленский как раз делал Генри укол какой-то бесцветной жидкости. В спальне пахло маггловской аптекой и уксусом. Дарья Филипповна всё так же усердно отирала со лба больного крупные капли пота, Тихон Фёдорович молился перед образàми, Гришка дремал в покосившемся кресле. Старый монах беспрестанно шептал псалмы, перебирая свои чётки – он отказался отвечать на какие-либо вопросы присутствующих и после ухода Гермионы не проронил ни слова, если не считать беспрерывного бормотания молитв. Увидев ведьму теперь, брат Гавриил перекрестился и с тенью надежды в потускневших глазах воззрился на вошедшую.
– Граф здесь ни при чём, – сообщила Гермиона, позабывшая всякую конспирацию.
– О, леди Саузвильт, не верьте привидениям! – взмолился старик.
– Свят! – охнула Дарья Филипповна. – Что вы такое говорите, Батюшка?!
Лёша и Дмитрий Сергеевич переглянулись – судя по всему, парень пересказал участковому все странности поведения Гермионы и старого монаха. Но ей было всё равно.
– Что с Генри?
– Я колю ему сильнейшие препараты, – сообщил после короткой паузы, понадобившейся, чтобы понять о ком идёт речь, бледный врач, – но он в беспамятстве.
– Мне нужна кухня, – сказала Гермиона, небрежно бросая мешок с останками графа на пол. Он упал с глухим стуком. – Дарья Филипповна, вскипятите большую кастрюлю воды. Я сейчас приду к вам.
Старушка торопливо побежала выполнять поручение.
– Лёша, помоги мне, – велела Гермиона, начиная вытягивать из сумок и чемоданов флаконы, колбы, пакеты трав и прочих составляющих магических зелий и отваров. – Отнеси это на кухню. Гришка! – Мальчик, проснувшийся с её приходом, любопытным взглядом следил за происходящим. – Мне нужен подорожник, ягоды рябины, ключевая вода, – она закрыла глаза, пытаясь придумать, что бы ещё из того, что может пригодиться, возможно было достать в маггловской деревушке. – Поймай несколько бабочек, их должно быть много около освещённых окон. Мне нужны цветы ромашки, чабрец, маковые зёрна, лепестки роз. Здесь есть розы, посаженные впервые, цветущие первый год?
Никто не ответил. Все застыли в испуге.
– Я спрашиваю: есть где-то розы, цветущие первый раз?!
– Да, мать, есть, – тихо сказал Тихон Фёдорович. – Только на что тебе всё это?
– Не важно. Мне нужно несколько головок таких роз. Лучше бы жёлтых. Гриша, ты запомнил, что я тебе перечислила? Подорожник, ромашка, чабрец, рябина, ключевая вода, ночные бабочки, розы.
– Старый погребной мёд, несколько лет не видавший света, миссис Саузвильт, – вдруг сказал монах. – И кровь козлёнка-сосунка. А бабочки вам ни к чему, здесь нет подходящих бабочек.
Гермиона удивлённо посмотрела на старика.
– Вы правы, старый мёд и кровь снимают внутренние опухоли и успокаивают раздражения, – пробормотала она. – Но вы ли это, брат Гавриил?
– Считайте, что я ничего не говорил вам, миледи.
– Кровь, – пробормотала Гермиона, – лучше бы не козлёнка…
Монах таким взглядом посмотрел на колдунью, что слова застряли у неё в горле. Да и не было, насколько ей известно, в Васильковке грудных младенцев…