– Чего ещё я о тебе не знаю? – спросил её старый приятель.
– О, Робби, боюсь, что ты ничего обо мне не знаешь, – протянула ведьма, вдыхая сигаретный дым.
– Эм… Герм, можно задать тебе вопрос? – после небольшой паузы спросил Робби.
– О том, что случилось с моим мужем? – посмотрев в его глаза, озвучила Гермиона, и друг детства потупился. – Это очень длинная история.
Она встала со ступеньки порога, на которой любила сидеть, прислонившись к входной двери в дом, и подошла к высоким окнам, устремив взгляд в белоснежный сад.
– Я вышла замуж сразу после школы, – глухо, неожиданно для самой себя, начала она вдруг. – Да, я действительно сильно изменилась. Генри Саузвильт был моим преподавателем. После свадьбы мы какое-то время жили в Лондоне, но очень скоро уехали путешествовать. Мы занимались научными исследованиями, изучали древнюю историю, разбирали всякие загадочные случаи. Почти два года провели в Китае, где магг… маленькую деревеньку терроризировало загадочное проклятие. Параллельно с исследовательской работой я углубляла свои знания – всё же некоторые вещи не меняются… – Ведьма раздавила в пепельнице окурок и опять повернулась к окну. Робби не перебивал. – Потом поступило интересное предложение посетить далёкие российские земли. Там, в крохотном поселении лесорубов, происходили загадочные жестокие убийства, которые один из монахов местного православного монастыря приписал призраку. Я на тот момент уже ждала ребёнка, была на пятом месяце. Но мы с Генри решили, что в Лондон попасть, в случае чего, – не проблема…
– Из лесной российской деревни? – хмыкнув, уточнил Робби.
– Даже оттуда. Долго объяснять. Суть в том, что нас дёрнуло поехать в этот прокля́тый край… Хотя что я говорю? Не там, так тут… В общем, несчастье случилось именно в той деревеньке. – Она умолкла, прикуривая очередную сигарету и мысленно определяя степень своей откровенности. А потом заговорила вновь: – Со мной в школе, на параллельном курсе, учился один человек, с которым мы не ладили с первого года. Со временем детская вражда переросла во взрослую ненависть. Возможно, он так и остался бы мелким недоброжелателем, но… Малфой так и не смог простить мне того, что я оказалась, как бы так сказать – на его стороне. Стала близко общаться с его родителями и их окружением. Так… получилось. Я никогда не думала, что Малфой способен так ненавидеть. А он люто возненавидел меня. И решился отомстить страшной ценой. Любой ценой. Я потом узнала, что он больше двух лет следил за мной и пытался подстроить мне ловушку. Всё больше съезжая с катушек, он уже не желал просто моей смерти, – Гермиона поймала в оконном стекле потрясённый и недоверчивый взгляд Робби, – да, это звучит странно, даже дико. И я сама не знаю, зачем это говорю. Наверное, мне надоело молчать за последние месяцы… В общем, Малфой решил воспользоваться нашим расследованием как удобным поводом. Он сначала дважды зак… заказывал мою смерть местным жителям. А потом… Лишив нас с Генри всяческой возможности связаться с внешним миром и получить помощь, он отравил моего мужа. – Она сделала небольшую паузу. – Мне удалось отыскать эту тварь, – голос Гермионы стал глухим, а взгляд стеклянным. – Один знакомый граф… то есть потомок графского рода… помог мне найти логово Малфоя. Только я всё равно не смогла спасти Генри, – она закрыла глаза. – Не знаю, как я пережила всё это. Если бы не Етта… Знаешь, несмотря на всех друзей и близких, помогавших мне, я чувствовала себя одной во всём мире. Жить не хотелось совсем. Да и не хочется. С меня глаз не спускали… А потом родилась Генриетта. До её появления на свет я жила с… родственниками в частной гимназии, закрытой на лето. Потом долго лежала в больнице… Хвала Мерлину, ребёнок родился здоровым, хотя мне было нелегко. И я уже никогда не смогу иметь детей.
Выписавшись из больницы, я решила убежать ото всех. Понимаешь, мой муж и особенно ещё один близкий мне человек очень известны в определённых кругах лондонского общества. Меня не могли оставить в покое после всего случившегося. Я решила пожить пока здесь, с родителями и Еттой. И я всё меньше и меньше хочу возвращаться. Всё реже пишу друзьям и близким, – её голос становился тише и глуше, – о чём писать? У меня ничего не происходит. Я и не хочу, чтобы что-то происходило. Я уже вообще ничего не хочу. Если бы не Етта… Она так похожа на Генри, – голос Гермионы стал мягче и ласковее, – особенно глаза. У неё такие зелёные глаза, глубокие, как Омут памяти, бездонные…
Она умолкла. Потрясённый Робби тоже молчал.
– И зачем я всё это сказала?.. – вслух спросила у самой себя Гермиона. – Страшно поворачиваться и узнавать, что ты теперь обо мне думаешь.
– Я думаю, что тебе надо помочь справиться со всем этим кошмаром, – пробормотал Робби. – Это похоже на детективный триллер. Я почувствовал себя мальчиком на фоне твоей жизни. Но ты не должна отчаиваться! Гермиона! Ты молодая, красивая, образованная женщина. Твои родители не бедны – средства на существование у тебя будут…
– О, насчёт средств на существование не волнуйся, – невольно усмехнулась Гермиона, всё ещё стоя спиной к приятелю.
– Ну вот! Ты не должна запираться в загородном доме и жить прошлым!
– Это всё слова, Робби, – вздохнула молодая ведьма. – Красивые слова. Мне часто их говорят и пишут, я сама повторяю их себе постоянно. Только вот ничего не осталось, даже прошлого. Я больше не хочу путешествовать, не хочу учиться. Мне не интересно работать, я не могу придумать, чем могла бы заниматься. Не могу видеть друзей, в глазах которых неизменно читаю сочувствие и понимание, жалость и бессильное желание помочь… Я даже матери с отцом не сказала о том, что случилось с Генри. Потому что я и бежала-то сюда от этих бесконечных сочувствующих глаз. Хотя и это не может продолжаться вечно. Мама с папой и так уже думают о том, что мой муж прохлаждается где-то, бросив жену с младенцем, и не явился ни разу за четыре месяца. Вслух они, конечно, мне этого не говорят. Но я-то знаю, – она горько вздохнула. – Иногда так хочется разучиться видеть в глазах людей правду… Вот я сейчас повернусь, и ты посмотришь на меня этими страшными сочувствующими глазами. А всё только потому, что я разоткровенничалась. Просто слишком много молчала за те четыре месяца, что живу здесь. Что ты скажешь мне, Робби?
– Я потрясён, – пробормотал парень. – Я хочу помочь… Чёрт возьми! Обещаю, что не буду тебе сочувствовать. И постараюсь вытащить из депрессии.
Гермиона усмехнулась.
– Ну, попробуй. Только ты не сможешь мне не сочувствовать, я по голосу слышу. М… Робби…
– Да, Герм?
– Видишь на тумбе у окна в дом – старые солнцезащитные очки? Вон, под синим шарфом, в самом углу, – она смотрела на парня в отражении стекла – за окном уже стемнело, и освещённая терраса была видна, словно в зеркале. – Надень их, пожалуйста. Можешь считать это глупой прихотью. Но, если хочешь спасать меня от депрессии – ты можешь передумать, я не буду против, – не разговаривай со мной без солнцезащитных очков.
– Почему?!
– Не хочу видеть твоих глаз. Я стала ведьмой. Я читаю в глазах мысли и чувства. И всё чаще во взгляде собеседника меня жгут калённым железом искреннее сочувствие и жалость. А я их больше выносить не могу…
Глава II: Антидепрессивный курс от Робби Томпсона
Робби виртуозно взялся выводить Гермиону из депрессии. Он даже купил себе новые солнцезащитные очки после того, как Гермиона несколько раз отводила взгляд, стоило ему попробовать снять исцарапанные старые стекляшки, которые валялись на террасе дома Грэйнджеров с незапамятных времён. Робби внял странностям своей подруги и носил теперь в её обществе постоянно этот барьер между нею и своими мыслями.
Гермионе нравился маггловский мир, в который Робби теперь часто заставлял её окунаться. Они ездили по клубам и дискотекам, по развлекательным центрам, боулингам, бильярдам и ресторанам. Молодой человек познакомил подругу со своими друзьями, и, со временем, заставил её саму желать покинуть тихий и спокойный дом Грэйнджеров, из которого так сложно было вытащить молодую ведьму поначалу. Гермиона чувствовала себя свободно в обществе магглов, в заведениях, где её никто не знал, а немногочисленные новые знакомые не ведали о её прошлом.