Они встретились взглядами. Джинни выглядела очень несчастной, подавленной и, казалось, ожидала бури.
– Что за вздор?! – выдохнула наследница Тёмного Лорда. – Я просто… Очень много информации.
– Я могу уехать прямо сейчас.
– Какие глупости, Джинни! Ты, разумеется, останешься тут.
– Правда? – с нескрываемым облегчением спросила рыжеволосая ведьма.
– Родная моя, – Гермиона встала и обняла подругу, – как ты могла подумать, что я могу… Просто это так неожиданно… Я… Какой у тебя срок?
– Два с половиной месяца, – всхлипывая, сказала Джинни.
– Мальчик или девочка? – часто моргая, спросила Гермиона. Она улыбалась и плакала, обнимая дрожащую подругу.
– Мальчик.
– Это, выходит, у меня будет брат? – сдавленно спросила ведьма, отстраняясь от Джинни и всё еще держа ту за руки. – А ты – моя мачеха?
– Всего на шесть с половиной месяцев.
– Джинни… Великий Мерлин… Я…
– Всё хорошо, Гермиона, – глотая слёзы, прошептала младшая Уизли, – честное слово. Для меня это честь и…
– Молчи, молчи! Перестань. У меня в голове не укладывается… Да почему же ты тогда плачешь?!
– А ты? – засмеялась Джинни.
– Я не знаю… Джинни… Я не знаю…
* * *
Всю ночь и весь следующий день мысли путались в голове Гермионы. С одной стороны, новость ничего для неё существенно не меняла. С другой… Её лучшая подруга должна родить ей брата и отдать его её родителям. Её лучшая подруга уже пять лет спит с её отцом! «У милорда… со многими такие отношения». «О времена, о нравы!» – как сказал кто-то из маггловских классиков. Кажется, Шекспир.
Зацепившись за последнюю мысль, Гермиона потратила несколько часов, чтобы найти цитату и решила всерьёз заняться своим немагическим образованием. Бессмертную сентенцию изрёк Цицерон. Посмеявшись над собой, Гермиона таки прихватила из книжного шкафа томик своего любимого Оскара Уайльда. Чтобы забыть о нём – слишком много мыслей роилось в её голове.
Джинни весь последовавший после ночного разговора день провела с Еттой. Теперь Гермиона по-другому смотрела на них. Каково это – родить ребёнка, более того: родить ребёнка, если она всё поняла правильно, от любимого человека, – и отдать его другой женщине, его жене. Отдать безропотно и безвозвратно.
Беллатриса стала официальной супругой Тёмного Лорда полтора года назад, через двенадцать месяцев после того, как пропавшего без вести Родольфуса официально признали мёртвым. Лорд Волдеморт в его теперешнем положении не мог позволить себе незаконную дочь. Но зачем им вдруг понадобился ещё один ребёнок? К тому же таким странным способом… И как Мaman принимает тот факт, что «у милорда… со многими такие отношения»?..
Гермионе вдруг вспомнилась старая, случайно увиденная сцена между Тёмным Лордом и её тётей Нарциссой. «А ведь он тогда целовал её, – внезапно поняла Гермиона. – И её…»
Она попробовала представить себе, чтобы Генри мог изменять ей с каждой смазливой волшебницей, и поняла… что она могла бы терпеть от Генри всё, что угодно: будь то измены, грубость, обман, насилие, даже окончательный разрыв… Только бы он был жив, только бы она знала, что он жив. От этих мыслей сдавило горло и перехватило дыхание, и, сдерживая рвущиеся наружу рыдания, Гермиона убежала на террасу, где столкнулась с Робби.
Срывающимся от слёз голосом, она попыталась объяснить причину своей истерики – а у неё началась настоящая истерика. Парень успокаивал подругу, чем только мог, но та только сильнее сотрясалась от плача.
– Это не справедливо! Робби, это так несправедливо! Так не должно было случиться, не могло! Что я такого сделала, чем я так прогневила судьбу?! Я же не виновата, что я родилась такой! Я не предательница, я не могла… не заслужила… Я так по нему скучаю, если бы ты только знал, как я по нему скучаю! Я так хотела нормальную семью… Всё только-только наладилось, понимаешь? Мы получили возможность жить в Лондоне, общаться с людьми, со старыми друзьями – пусть не со всеми… Но мы могли… я могла… Мы были бы так счастливы, мы так хотели ребёнка… За что, за что, почему?! Прокля́тый Малфой! Ненавижу!!! – прохрипела она. – Как же я хочу, чтобы эта мразь была жива… О, что бы я сделала с ним… Робби… Ну почему? За что? За что?..
Робби сначала пытался что-то говорить, а потом просто обнял вздрагивающую от слёз подругу и гладил по голове, пытаясь вникнуть в поток её сбивчивых слов. В этом состоянии их и застала миссис Грэйнджер.
Из спутанных объяснений приёмная мать сделала свои выводы, которыми совершенно добили Гермиону за ужином. Миссис Грэйнджер молчала, не вспоминала об увиденной странной истерике и не заговаривала об этом. Но в её влажных глазах Гермиона с ужасом увидела злые, жестокие мысли.
Женщина уверила себя, что её маленькую, беззащитную девочку бросил негодяй-супруг, оставил с ребёнком на руках и сбежал куда-то. Она решила, что её девочка потому и вернулась в родительский дом, что ей больше некуда идти; что она скрывает от родителей правду и что нужно помогать ей и подыгрывать, делать вид, что ничего не случилось, что они ни о чём не догадываются. Но как же миссис Грэйнджер ненавидела «этого негодяя», которого и видела-то всего несколько раз в жизни.
Гермиону резали мысли и чувства её приёмной матери, настолько сильные, что захлёстывали всё её существо, стоило молодой ведьме поймать даже беглый взгляд миссис Грэйнджер. Скрывая горечь, Гермиона думала о том, что нужно на всех в доме нацепить солнцезащитные очки. Зачем она вообще училась легилименции? Зачем отточила своё мастерство до автомата, зачем? Ведь не зря же природа не наделила человека умением читать мысли! Какая же это страшная кара…
«Нужно позвонить этому подлецу! Нужно заставить его отвечать! Никто, даже самый-самый волшебный волшебник не вправе обижать мою девочку. Каким же нужно быть ничтожеством, чтобы бросить жену с грудным младенцем…»
– Мама! – роняя ложку, резко крикнула Гермиона. – Ты сейчас думаешь страшные, ужасные вещи!
– Что ты, девочка моя! – побледнела миссис Грэйнджер. – Я и не думаю вовсе ни о чём…
Сидевшая слева от неё с маленькой Еттой на руках Джинни вопросительно приподняла брови и посмотрела на подругу.
– Нет, я знаю, о чём ты думаешь, мама, – отрезала та в ответ, – и меня больно ранят твои подозрения, потому что… потому что…
– Гермиона, милая, я вовсе ничего…
– Нет, ты думаешь, мама! – ведьма хлопнула ладонью по столу, и тарелки жалобно звякнули. – Ты считаешь, что меня бросил муж! – с негодованием выкрикнула Гермиона, поднимаясь. Джинни, прижав к себе ребёнка, сглотнула и отодвинулась назад вместе со стулом, собираясь незаметно покинуть кухню.
– Что ты, – пробормотала уличённая женщина, – я… я совсем не осуждаю тебя, за что мне тебя осуждать? Если человек подлец…
– Мама! – чувствуя подступающие слёзы, выкрикнула Гермиона, впиваясь руками в столешницу. Джинни осторожно встала и выскользнула в гостиную вместе с Генриеттой, но миссис Грэйнджер этого даже не заметила. – Мама! Пожалуйста, никогда, никогда не говори так о Генри, – её крик сорвался на хриплый, дрожащий шёпот. – Да, я сказала тебе неправду. Да, я больше никогда… никогда не увижу его. Но он не подлец. Он был самым лучшим… Самым замечательным, что я когда-либо имела. Мамочка, – молодая ведьма опустилась на стул и закрыла лицо руками, – Генри умер, его больше нет. Его убили, убили из-за меня, и я ничем, ничем не смогла помочь ему, я даже не смогла отомстить. Мамочка…
– Гермиона, – потрясённо прошептала миссис Грэйнджер.
– Я просто не хотела, чтобы вы с папой меня жалели. Мне ещё хуже от жалости, мама. Если бы не Етта, я и сама предпочла бы умереть…
Глава X: Бабушка Грэйнджер
Приёмные родители Гермионы чрезвычайно серьёзно отнеслись к внезапно открывшейся суровой истине. Миссис Грэйнджер, пообещавшая ничего не рассказывать мужу, в тот же вечер поведала ему о несчастье «их маленькой девочки». Эффект от всего этого, искренний и естественный, привёл к тому, что Гермиона стала очень редко бывать дома. А всепоглощающая жалость и сострадание в глазах окружающих начали вызывать у молодой колдуньи нездоровое сочувствие решению царя Эдипа(1).