Блестящий план, блестящий выбор. Все эти годы Генри был её «противовесом», он не давал ей превратиться в чудовище или оледенеть; но и не давал раскаяться или всерьёз задуматься над верностью своих решений. Он делал Кадмину Беллатрису немного лучше, чем она могла бы быть, и вместе с тем не давал воскреснуть Гермионе Грэйнджер.
Он действительно любил её. И он был нужен ей даже больше, чем она когда-то считала. Не только как вторая половинка, но и как защита, барьер между ней и тем миром, частью которого она стала теперь.
Но барьер был разрушен. Мир нахлынул всей полнотой своей неприкрытости, и Гермиона ухнула в пропасть.
Она уже почти готова была не выбраться из неё, погрязнуть в пучине новых мыслей и осознания очевидности.
Но Тёмный Лорд не выпускает из вида свою дочь. Он неизменно рядом, и он всё знает. Она уже привыкла к тому, что он знает всё. И что всё равно будет так, как он для неё устроит – а она может никогда и не понять, что всё устроено нарочно, или понять слишком поздно. Или сразу – но всё равно ничего не изменит. Она поймёт тогда, когда посчитает нужным Тёмный Лорд.
Сейчас она опять на краю – и вот появляется Люциус. Увлекает её в другую пропасть, ещё глубже. Так же, как когда-то – чтобы потом уже нельзя было вернуться назад.
И Гермиона стоит на обрыве этой пропасти, ясно видит её перед собой и чувствует подступающую горечь – потому что она всё равно шагнёт в эту пустоту.
Потому что так угодно Тёмному Лорду.
Потому что он сделал так, чтобы туда захотела и она.
Но только нельзя, нельзя, нельзя, нельзя ни в коем случае! Слишком жестоко, слишком подло, слишком чудовищно! Это уже садизм. Этого делать нельзя.
О какой человечности потом она сможет говорить себе?
Слишком уж часто Гермиона стала задумываться о своей человечности. Потому-то Люциус и появился опять в её жизни.
И она всё равно пойдёт к нему.
Глава XV: Хобби
Гермиона трансгрессировала на широкие каменные ступени парадного входа поместья Малфоев и остановилась в нерешительности. В ночном воздухе витал неясный аромат приближающегося лета, где-то стрекотал кузнечик. Она долго смотрела на большую дубовую дверь с затейливым резным узором, лунный свет отливал на литых уголках.
«Я веду себя, как идиотка. Послушная и предсказуемая, пошлая и недалёкая, или бесконечно расчётливая и жестокая», – подумала она.
И несколько раз ударила дверным молотком.
Ей отворила молоденькая горничная, и Гермиона растерялась.
– Что вам угодно, мадам? – вежливо уточнила служанка. На вид ей было не больше двадцати лет, и тут наследница Тёмного Лорда почувствовала что-то, подозрительно похожее на укол ревности.
– Мистер Малфой дома? – строго спросила она, впериваясь в голубые глаза горничной. Но та определённо владела окклюменцией. Что ж, было бы странно держать прислугу, у которой на лбу написано всё, что происходит в твоём доме.
– Да, проходите, пожалуйста, – учтиво улыбнулась ведьма. – Как о вас доложить?
Гермиона приподняла бровь и горничная покраснела.
– Леди Саузвильт, – после короткой паузы сообщила дочь Тёмного Лорда.
– Ой, простите, – совершенно смешалась молодая волшебница. – Давайте, я проведу вас в гостиную.
– Не беспокойтесь, я знаю, где гостиная, – бросила Гермиона и зашагала в нужном направлении.
Здесь совсем ничего не изменилось за пять лет. Войдя, Гермиона взмахом палочки разожгла камин и теперь стояла, глядя в подрагивающее пламя. Воспоминания кружились в её голове, но ведьма не могла понять, какие чувства они вызывают.
– Что ты сделала с бедняжкой Сюзанной? – раздался за её спиной насмешливый голос Люциуса Малфоя, и Гермиона вздрогнула.
– Она спросила, как обо мне доложить, – сообщила наследница Тёмного Лорда, оборачиваясь. Люциус стоял в дверях, одетый в длинный домашний халат, и с интересом смотрел на неё.
– Для человека, который пять лет провёл за границей, а вернувшись, поселился у магглов, ты чересчур требовательна.
– Хочешь, чтобы я извинилась перед твоей горничной?
– Что ты, – хмыкнул старший Малфой.
– И вообще, куда подевалась Джуня? – с плохо скрываемой досадой, за которую тут же возненавидела себя, продолжала Гермиона.
– Ушла вслед за своей хозяйкой, – невозмутимо ответил Люциус и, сделав несколько шагов вперёд, указал гостье на диван. – Присаживайся, Кадмина.
Гермиона не двигалась, молча стоя у камина и глядя на собеседника через покатую спинку дивана.
– Что-то не так?
– Я не совсем понимаю, зачем пришла сюда, – тихо сказала она.
Люциус усмехнулся, но не ответил.
– Напои меня чем-нибудь, – попросила посетительница смущённо.
Маг усмехнулся вновь и, опустив руку в карман халата, вынул волшебную палочку. Легонько качнул ею – и над спинкой дивана возникли два бокала с высокими ножками, полные розоватого эльфийского вина. Люциус спрятал палочку и, опершись одним коленом о сиденье, подхватил парящий сосуд.
– Твоё здоровье.
Гермиона сделала несколько шагов вперёд и тоже взялась за хрустальную ножку.
– Я долго думала над твоими словами. И над всем остальным.
– Тебе нужно расслабиться, Кадмина, – тихо сказал Люциус, отпуская бокал. Не успев долететь до пола, тот растворился в воздухе. – За тем ты и пришла.
Ведьма залпом выпила вино.
– Прости меня. Я сейчас уйду, и ты больше никогда не увидишь меня.
Люциус поднял брови.
– Это угроза?
– А ты можешь расценивать это как угрозу? – Гермиона неуверенно отпустила пустую ёмкость, и она тоже растаяла на лету.
– Иди сюда, – Люциус подался вперёд, опираясь на спинку дивана, и притянул её ближе. Теперь он на коленях стоял на сиденье, а она – во весь рост по другую сторону. – Ты очень изменилась, Кадмина, но это только иллюзия. Оставь свою щепетильность. Я же знаю, зачем ты пришла.
– Это выглядит гадко.
– Правда всегда выглядит гадко. – Он всё ещё держал её одной рукой за талию и не давал отойти. – И перестань переживать за мое самолюбие. Даже тебе такое не снилось.
– Я убила твоего сына, – тихо сказала Гермиона.
– Мы, помнится, договорились забыть об этом.
– Я не верю, что ты можешь забыть. Если mon Pére считает, что я могу просто так закрыть на всё глаза, поверить в невозможное и воспользоваться…
– Кадмина, ты неподражаема! – расхохотался старший Малфой, подаваясь назад и заставляя её упереться в спинку дивана. – Мой сын убил твоего мужа, – он сделал короткую паузу и добавил: – Из-за меня. Ты сохранила мне жизнь, а теперь приходишь сюда, виноватая, и беспокоишься о моих чувствах!
– Но mon Pére считает, что ему все подвластны. И порой перегибает палку.
– Твой отец мудрейший из всех людей, которых мне доводилось знать.
– Для него не существует табу. А есть вещи…
– Твой отец мне ничего не приказывал.
– Любой его намёк…
– Он не делал беспочвенных намёков.
Гермиона умолкла и смотрела в стальные серые глаза своего собеседника. Люциус отпустил её талию, но ведьма не двигалась.
– Ты должен меня ненавидеть, – наконец выдавила она.
– У тебя мания величия.
– Я действительно могу уйти.
– Не можешь, – сказал он, поднимая руки и начиная расстёгивать пряжки её мантии. – И не хочешь.
– А чего хочешь ты? – тихо спросила ведьма. – Действительно хочешь? – уточнила она.
– Тебя. – Он выпустил расстёгнутую ткань и опустился на сиденье. – Подаришь мне свою благосклонность?
Гермиона обошла диван и остановилась перед ним.
– Ну же, Кадмина! Ты таки ранишь моё самолюбие! – опять расхохотался Люциус.
Она сделала шаг, и он, приподнявшись, потянул её на себя. Ведьма упёрлась в диван вытянутыми руками, но он сжал её бедра и заставил сесть.
– Перестань разыгрывать добродетель! – Люциус с силой рванул с неё мантию. – Не то придётся тебя изнасиловать…
– Я соскучилась по тебе, – свистящим шёпотом, в котором тонули слова, сказала молодая ведьма. – Мне тебя не хватало. Только я не понимала этого…
– Очень запущенный случай, – подытожил колдун и, прижимая её к себе, трансгрессировал наверх, в спальню.