Она ясно чувствовала от окружающих то, что принимала за доверие, а сама, выходит, в то же время лелеяла в душе надежду поскорее переметнуться с новыми сведениями прямо к их врагам. Это всё больше напоминало предательство… И кто тут действительно прав, Гермиона уже не знала.
Именно вечером третьего дня, пока она сидела в комнате с камином, ожидая очередной занимательной беседы, в голову пришла новая пугающая мысль.
Следует или нет рассказать Тёмному Лорду о том, что Дамблдор догадался и поведал Гарри Поттеру о тайне Хоркруксов? Следует ли открыть Волдеморту глаза на то, что ему угрожает? Сообщить ли, что уничтожено кольцо? Что Гарри будет охотиться за всем остальным, что ему многое известно?
Рассказать всё это значило бы окончательно предать Гарри и весь магический мир. Слишком серьёзный шаг. Она не готова на такое.
И не для того ли, чтобы выпытать это, её вообще привели сюда?..
«Да, но что я могу утаить? – внезапно пронеслось в голове у ведьмы. – Если я уже сама подумала об этом, он узнает, едва взглянув мне в глаза…»
– Я могу обойтись даже и без этого, – раздалось у неё за спиной, и Гермиона подскочила, оборачиваясь. Тёмный Лорд стоял за её креслом и снисходительно улыбался. – Облегчу ли я твои мучения, Кадмина, если скажу, что мне давно известны и догадливость Дамблдора, и осведомлённость Гарри Поттера, и уже достигнутые этой парочкой результаты?
– Но откуда?! – позабыв о терзавших её сомнениях, вытаращила глаза Гермиона.
– О, дорогая моя девочка, – губы Тёмного Лорда тронула улыбка сочувствия, – на определённом этапе жизни Альбус Дамблдор приобрёл губительную слабость – привычку доверять людям; точнее доверять своему мнению о людях. Самых разнообразных людях, среди которых многие – далеко не так просты, как это сразу кажется.
– Дамблдор рассказал о Хоркруксах и Снейпу? – догадалась Гермиона.
– Нет-нет, как это ни удивительно. – Тёмный Лорд вышел из-за её кресла и стал медленно прохаживаться по комнате. – Дамблдор очень многого не говорил Северусу. Впрочем, как и Гарри Поттеру. Однако то, что он говорил им обоим вслух – в большинстве случаев непременно доходило до меня. Причём далеко не всегда благодаря откровенности Северуса.
– Не понимаю…
– Проникнув в мою тайну, Дамблдор поведал о ней, насколько мне известно, только одной живой душе – Гарри Поттеру. И позволил тому пересказать услышанное только двоим друзьям, будучи уверен, что предписание будет в точности исполнено. Однако, чётко определив круг душ живых, он абсолютно халатно отнёсся к уже отжившим… Позволь тебя кое с кем познакомить, – неожиданно сказал Тёмный Лорд, шагнув к тяжёлому сиреневому занавесу на внутренней стене комнаты. Он отдёрнул его до середины, открывая большую картину в золочёной раме.
По виду она была старинная, но сохранилась хорошо. Холст изображал спальню: на втором плане высилась шикарная дубовая кровать, находящаяся в беспорядке, за ней – шкафы и туалетный столик. На переднем плане стояло большое роскошное кресло, с которого свисала смятая ткань. Около кресла имелась тумба с бокалами и изящным золотым блюдом. В остальном картина была пуста.
Волдеморт легонько постучал волшебной палочкой по раме и отступил назад. Прошло почти полминуты, прежде чем из-за края полотна вышла молодая дама.
Это была очень красивая волшебница: белолицая, статная, с короной густых волос; одетая в роскошное старинное платье. Она держалась гордо и властно. Выйдя из-за рамы, женщина величественно и в то же время почтительно улыбнулась Волдеморту и сделала едва заметный книксен(1).
– Добрый вечер, мадемуазель, – в свою очередь кивнул ей волшебник. – Хочу представить вам мою дочь Кадмину. – Гермиона растерянно улыбнулась, зачем-то поднявшись на ноги. – Позволь узнать, дорогая, – обратился к ней Волдеморт, – знакома ли тебе эта леди?
– Д-да, – растерянно промямлила в ответ Гермиона. – Это Валерианна де ла Анес Куин, Чёрная Дева; она была директором Хогвартса в конце тринадцатого века.
– Ты меня пугаешь своей образованностью, – хмыкнул Тёмный Лорд. – Да, это именно мадемуазель де ла Анес Куин, директор Школы чародейства и волшебства «Хогвартс» с 1278 по 1296 года. Дело в том, что за многовековую историю Хогвартсом руководили самые разнообразные люди. Среди них встречались и такие очаровательные, как наша гостья, – он кивнул на портрет, и Валерианна, ставшая теперь позади кресла и облокотившаяся на него, обворожительно улыбнулась. – И такие же мудрые.
– Лорд Волдеморт балует меня комплиментами, – подала голос женщина на портрете. – А я делаю вид, что верю ему. Однако, когда он наконец заканчивает тешить моё самолюбие, с ним действительно очень интересно беседовать.
– Дорогая мадемуазель Валерианна, если бы моё всесторонне правдивое восхищение вами не доставляло вашей особе того же, а то и большего удовольствия, нежели наши беседы, – я лелеял бы свои восторги наедине с собой.
– О, перестаньте! О какой же моей мудрости вы осмеливаетесь говорить, когда сами вьёте из меня верёвки, – улыбнулась Валерианна. – Я совершенно не в силах вам отказать. Однако, полагаю, будет куда проще рассказать этой юной особе обо мне, когда вы останетесь вдвоём, не так ли? Я вас покину. Было приятно познакомиться с вами, молодая леди.
– Благодарю, – растерянно пробормотала Гермиона, – мне также.
– У вас очаровательная дочь, милорд, – обронила на прощание Валерианна и скрылась за рамой. Взмахом палочки Волдеморт вернул сиреневый занавес в первоначальное положение.
– Эта чудесная ткань не даёт нашей очаровательной знакомой возможности слышать всё, сказанное в этой комнате. Мне приходится учиться на чужих ошибках – не всякий это умеет… Гарри Поттер говорил тебе, где проходили их увлекательные беседы с Дамблдором? – без перехода спросил затем Тёмный Лорд.
– В кабинете директора.
– Верно, – зловеще улыбнулся её собеседник. – А, как тебе должно быть известно, в кабинете директора Хогвартса неизменно висят портреты всех глав этой школы за всю историю её существования. Среди них были разные люди, Кадмина. Ты, я так понимаю, помнишь, за что мадемуазель Валерианна получила свое занимательное прозвище?
– Она никогда не была замужем, и стоило ей выделить кого-то из кавалеров, как он погибал в течение нескольких месяцев, – отрапортовала Гермиона.
– Именно так. Многие мнят, что это действие некоего проклятия. Впрочем, к делу оно отношения не имеет. Полагаю, что при желании я отыскал бы ещё не одного бескорыстного осведомителя среди многоликой аудитории, коею Альбус Дамблдор выбрал в зрители для своих бесед с подопечным. Не удивлюсь, если о моих Хоркруксах известно и ещё кому-то.
– Как же это просто, – потрясённо пробормотала Гермиона. – Но как мог Дамблдор…
– Всё действительно просто, Кадмина. Альбус Дамблдор часто повторял, что я не способен увидеть многих истин – и сам при этом предпочитал не думать об очень многом. Он не верил и никогда не задумался бы над тем, что в истории школы Хогвартс могли быть директора, которые не пеклись бы о её извечном благе. А я, по его мнению, – прямая угроза для школы. Мне удалось достаточно быстро убедить Валерианну в ошибочности такого мнения.
– Наверное, Дамблдор ужаснулся бы, если бы успел понять свою ошибку.
– Альбусу Дамблдору было чему ужасаться и без этого. Надо полагать, зелье, которое он, как показали мои изыскания, благородно выпил в ночь своей гибели в моей пещере, существенно испортило на финише всё впечатление от прожитой им жизни.
– Это было что-то ужасное, Гарри рассказывал нам. Каково его действие?
– О, нет ничего страшнее правды, Кадмина, – насмешливо заметил Тёмный Лорд. – Этот уникальный состав придумали в Индии много веков назад. Его рецепт считается утерянным. Зелье открывает человеку глаза на самого себя. Выпивший его осознает таковыми, каковы они есть, все свои поступки, все свои слова и действия, мысли и мечты. Самообман – грех многих великих людей и почти всех обыкновенных. Самообман страшен, он делает нас слабыми и уязвимыми. Нужно всегда отдавать себе отчёт в том, к чему приводят наши действия, о чём свидетельствуют наши мечты и что за собой могут повлечь наши желания. Не без гордости признаюсь тебе, что я могу пить это зелье. Оно вызывает у меня лишь лёгкую меланхолию и настраивает на философский лад. Для Альбуса Дамблдора отвар индийских волхвов стал самой страшной карой. И, хоть убил его не он и даже не совсем Северус Снейп, – ибо Дамблдор умирал от иного моего проклятья, охранявшего другой Хоркрукс, – так вот, хотя не это зелье убило Дамблдора, но он не смог бы жить после того, как попробовал его. Полагаю, ему и сейчас нелегко.