– Всё действительно в порядке? – повторила Гермиона.
– Я не знаю ни того, что Тёмный Лорд на самом деле подумал, ни того, что, возможно, мог бы тебе лично сказать. Но мне велено успокоить и отвлечь тебя. Кадмина, Тёмный Лорд совершенно прав – к чему тебе вообще думать о том, что тебя, судя по всему, не касается?
– Забавный вопрос. А о чём мне думать?
– Забавный ответ, семикурсница-гриффиндорка, заведшая роман со своим преподавателем.
– Ууу, а в эту часть нашего досуга ты mon Père посвящал? – спросила Гермиона, вставая из-за стола.
– Вслух – нет.
– Звучит, как приговор.
– Не думаю, что у меня могут быть тайны от Тёмного Лорда. Даже если мой язык не выдавал их никогда.
– А где же гордость, самоуважение, желание быть личностью и никого не бояться? – Гермиона подошла ближе.
– Всё на месте, не переживай. А не бояться Тёмного Лорда, да ещё и афишировать это перед его дочерью – поведение, достойное лишь очень глупой личности.
Он сидел на подлокотнике мягкого кресла, а она стояла рядом, глядя в его бездонные зелёные глаза.
– Я люблю тебя, – второй раз самовольно вывел её язык, а губы в такт ему расплылись в улыбке.
Гермиона чуть наклонилась вперёд, целуя замёрзшие, влажные губы. Через секунду она сидела у него на руках, а пальцы почти неосознанно расстёгивали пуговицы его рубашки.
– А ты не слишком ли спешишь, ребёнок? – почти шёпотом, с трудом сдерживая себя, спросил Генри, не желая разжимать объятий.
– Я уже не ребёнок. – Гермиона скинула мантию на пол, чуть подталкивая его в глубину креслоа. – И ты это прекрасно знаешь…
Странно, но на этот раз серебряный кулон совсем не давал о себе знать.
__________________________________________________
1) Заключительная стадия шахматной партии.
* * *
– Вот, выпей это.
– Что тут? – Юная гриффиндорка послушно хлебнула солоноватую бесцветную жидкость.
– Альтернативный испытанному тобой ранее способу вариант борьбы с увеличением рождаемости в Великобритании. Действенен, правда, только первые двенадцать часов после поползновений её повысить…
Странный это был вечер. До того хороший, что казался нереальным. Гермиона прислушалась к себе – она чувствовала умиротворение и покой, тепло и что-то ещё, что возникало теперь каждый раз, когда она смотрела на Генри или просто думала о нём. Ведьма не могла подобрать слова для описания этого ощущения. Может быть, трепет… Какое-то волнение… Или не волнение. Она не могла понять. Но было ясно, что с ней происходит что-то новое и… прекрасное.
* * *
Зима закончилась. Даже, может быть, две зимы. И весна, пора любви, заняла не только широкие хогвартские просторы, но и бескрайние поля в сердце Гермионы. То, что происходило с ней, она пока ещё только предчувствовала и не понимала разумом.
Зато перемену природы видели все.
Снег стаял и исчез, обнажив отдохнувшую и с новыми силами готовую делать мир прекраснее землю. Первая слякотная и промозглая неделя марта пролетела быстро, уступив место расцветающей весне. На деревьях назрели почки, пробилась первая зелёная трава, небо поголубело и унеслось куда-то ввысь, раскидывая свою бесконечную синь над просторами школы. Озеро оттаяло, и на его поверхности всё чаще можно было наблюдать дрейфующего где-то в центре Гигантского Кальмара, тянущегося к молодому и пока ещё не уверенному солнцу.
Надвигались экзамены. Но перед последним, летним триместром, веющим прощанием с Хогвартсом, предстояли ещё долгожданные для каждого студента – да и преподавателя – Пасхальные каникулы.
Гермиона тоже ждала их. Ждала и опасалась. И наконец, взвесив все «за» и «против», решилась на очень важный шаг. Очень важную просьбу. Обдуманную много раз и, в конце концов, утверждённую с полной уверенностью в правильности принимаемого решения.
«Mon cher Père!
Я долго думала и поняла, что дядюшке лучше провести эти праздники с сыном. Это будет честно по отношению ко всем. Где он там? Полагаю, и тётя будет рада, когда её муж присоединится к семье в Пасхальные дни. Я уже скоро прибуду, через два дня начинаются каникулы, скучаю по тебе и Maman. Хочу поскорее увидеться.
С нетерпением ожидаю встречи, твоя К.»
Серая школьная сова взмахнула крыльями и улетела вдаль, унося с собой Люциуса Малфоя куда-то далеко за пределы Великобритании… И жизни Гермионы Не-Грэйнджер.
Глава XI: Духи прошлого
апд: часть текста в последний раз сплагиачена у мамы Ро
Каникулы начались, и трое уже не друзей разъехались в разных направлениях. Гермионе было жаль покидать Хогвартс и Генри, жаль расставаться с последним на две долгие недели. И немного страшно признаваться во всём Волдеморту.
Но таить подобное было бы глупо и совершенно бессмысленно. Кроме того, наследницу Тёмного Лорда не оставляло подозрение, что Тому-Чьё-Имя-Боятся-Называть всё давным-давно известно.
Поместье Малфоев встретило её небывалым уютом. И какой-то странной смесью удовлетворения и… одиночества. На доли секунды она вдруг подумала, что спит. Спит в своей постели, в доме мистера и миссис Грэйнджер в пригороде Лондона. Спит, а когда проснётся – всё будет как раньше.
Хотя нет, не будет. Ведь она всё равно не забудет свой сон. И пусть даже не станет дочерью Тёмного Лорда…
– Какие странные мысли блуждают в твоей очаровательной головке, Кадмина Беллатриса. С чего бы?
– Здравствуй, Papá.
* * *
Наверное, они проговорили бы всю ночь. Гермиона очень соскучилась по этому человеку, человеку, которого боится каждый. Человеку, который, казалось, мог понять всё.
Они говорили. О школе. О Хоркруксах. О потерянной чаше. О Роне Уизли с его неумелыми ухаживаниями. О Генри… О Генри ведьма хотела и боялась говорить. Она чувствовала вину… И не могла даже себе объяснить, в чём она заключается.
– А её нет, – тихо сказал Волдеморт. – И ещё, Кадмина... Перестань меня бояться, – тихо и серьёзно произнёс он.
– Я не боюсь.
– Боишься. Боишься, когда делаешь что-то немножко не так, как, по твоему мнению, мне угодно. До ужаса боишься.
– Я…
– Ты должна уметь признаваться самой себе во всём.
– Знаешь, в этом мире такие вещи опасны. Сформулируешь для себя разные признания – а какой-нибудь легилимент возьмёт и посмотрит в твои честные очи…
И они рассмеялись, встретившись взглядами. Волдеморт затих первым.
– Только. Бояться меня. Не надо, – тихо и раздельно окончил он.
* * *
В первую ночь Пасхальных каникул Тёмный Лорд, предупредив об этом Гермиону, – что послужило лишним поводом всё же пойти спать – отбыл куда-то из поместья. Куда – почему-то не сказал. Хотя, честно говоря, ведьма на ответе сильно и не настаивала.
Она очень устала за этот день, но только покинув уютную комнату с камином осознала, как сильно хочет спать. Даже думать сил не осталось.
Так и не разобрав вещи, она поднялась в свою спальню, переоделась, выпила стакан тёплого молока, принесённый заботливой Джуней, и улеглась в постель. Живоглот всё ещё не простил ей двойного предательства: сначала этого её превращения в любящую дочурку Тёмного Лорда, а потом и того, что оставила своего криволапого питомца в поместье, предпочтя ему общество неприятного Живоглоту пресмыкающегося.
Старая эльфиха рассказала, что кот повадился охотиться в саду на павлинов, и пришлось запирать его в доме, что окончательно «рассорило» Глотика с самой Джуней, к которой сначала он питал нечто, похожее на симпатию.
Гермиона слушала, проваливаясь в сон: усталость брала своё, и очень скоро молодая ведьма унеслась в далёкое царство Морфея…
* * *
– Убийца… Предательница… Дрянь…
Гермиона проснулась от неясного шепота. В комнате было темно. Очень темно. Даже как-то слишком темно. Она села в кровати. Огляделась. Усмехнулась и вновь упала на подушку.
– Убийца!
От неожиданности выкрикнутого из пустоты слова Гермиона подскочила в постели и широко распахнула глаза, вглядываясь в темноту. Секунду она сидела неподвижно, а потом судорожно начала искать на прикроватном столике свою волшебную палочку.