– Когда моей сестре было шесть лет, на неё напали трое маггловских мальчишек. Они увидели, как она колдует – подглядели через садовую изгородь. Она ведь была ребёнком и не умела ещё это контролировать – ни один волшебник в этом возрасте не умеет. То, что они увидели, их, надо думать, испугало. Они перебрались через изгородь, а когда она не смогла показать им, в чём тут фокус, маленько увлеклись, пытаясь заставить маленькую ведьму прекратить свои странные дела.
Аберфорт поднялся на ноги: высокий, как и его брат, он стал вдруг страшен в своей ярости и безысходной боли.
– То, что они сделали, сломало её: она никогда уже не оправилась. Ариана не хотела пользоваться волшебством, но не могла от него избавиться. Оно повернулось внутрь и сводило её с ума, порой вырываясь помимо её воли. Тогда она бывала странной… и опасной. Но по большей части она была ласковой, испуганной и покорной.
Мой отец погнался за подонками, погубившими сестру, и наказал их. Его заточили в Азкабан. Он так и не признался, что заставило его пойти на это – ведь если бы Министерство узнало, что сталось с Арианой, её навсегда заперли бы в больнице святого Мунго. В ней бы увидели серьёзную угрозу для Международного статута о секретности, поскольку она не владела собой, и волшебство невольно вырывалось из неё, когда она не могла больше сдерживаться.
Нам нужно было спасать и укрывать её. Мы переехали и распустили слух, что Ариана больна. Мама ухаживала за ней и старалась, чтобы девочке жилось хорошо и спокойно.
Меня сестра любила больше всех, – при этих словах за морщинами и клочковатой бородой Аберфорта вдруг проступил чумазый подросток. – Не Альбуса – он, когда бывал дома, вечно сидел у себя в комнате, обложившись книгами да наградными дипломами и поддерживая переписку с «самыми знаменитыми волшебниками того времени». – Аберфорт фыркнул. – Ему некогда было с ней возиться. А я был её любимцем. Я мог уговорить её поесть, когда у мамы это не получалось. Я умел успокоить её, когда на неё находили приступы ярости, а в безмятежном состоянии она помогала мне кормить коз.
А потом, когда ей было четырнадцать… понимаешь, меня не было дома. Будь я дома, я бы её усмирил. На неё накатил очередной приступ ярости, а мама была уже не так молода, и… это был несчастный случай. Ариана сделала это не нарочно. Но мама погибла.
Гарри испытывал мучительную смесь жалости и отвращения. Он не хотел больше ничего слышать, но Аберфорт продолжал рассказ.
Гарри спросил себя – когда старик в последний раз говорил об этом, и говорил ли он об этом вообще когда-нибудь. Но ответа не нашел.
– Так Альбусу не удалось отправиться в кругосветное путешествие с Элфиасом Дожем, – с ненавистью продолжал тем временем волшебник. – Они вместе приехали на мамины похороны, а потом Дож убрался, и Альбус остался дома главой семьи. Ха! – Аберфорт сплюнул в потухший камин. – Я бы за ней присмотрел, я ему так и сказал, наплевать мне на школу, я остался бы дома и справился со всем. Но он заявил, что я должен завершить образование, а он займёт место матери. Конечно, это было крупное понижение для нашего вундеркинда – присматривать за полусумасшедшей сестрицей, которая, того гляди, разнесёт весь дом! Да и наград за это не предусмотрено. Но месяц-другой он справлялся… пока не появился тот . – Лицо Аберфорта стало теперь по-настоящему страшным. – Гриндельвальд. Наконец-то мой брат встретил равного собеседника, столь же блестяще одаренного, как он сам. И уход за Арианой отошёл в сторону, пока они строили свои планы. Великие планы во благо всех волшебников! А что при этом недосмотрели за одной девчушкой, так что с того, раз Альбус трудился во имя общего блага?
Спустя несколько недель мне это надоело. Мне уже пора было возвращаться в Хогвартс, и тогда я сказал им, сказал тому и другому, прямо в лицо, вот как сейчас тебе! – Аберфорт взглянул на Гарри. В нём очень легко было увидеть того взъерошенного, злого подростка, бросавшего вызов старшему брату. – Я сказал им: кончайте всё это. Вы не можете увозить её из дома, она не в том состоянии; вы не можете тащить её за собой, куда бы вы там ни собрались, чтобы произносить умные речи и вербовать себе сторонников.
Ему это не понравилось. – Отблеск огня отразился от линз очков Аберфорта, и они полыхнули белой слепой вспышкой. – Гриндельвальду это совсем не понравилось. Он рассердился. Он сказал мне, что я глупый мальчишка, пытающийся встать на пути у него и у моего блистательного брата… Неужели я не понимаю, что мою бедную сестру не придётся больше прятать, когда они изменят мир, выведут волшебников из подполья и укажут магглам их настоящее место?
Потом он сказал ещё кое-что… и я выхватил свою палочку, а он – свою, и вот лучший друг моего брата применил ко мне заклятие Круциатус. Альбус попытался его остановить, мы все трое стали сражаться, и от вспышек огня и громовых ударов Ариана совсем обезумела. Она не могла этого выносить… – Краска сбежала с лица Аберфорта, как будто его смертельно ранили. – Она, наверное, хотела помочь, но сама не понимала, что делает. И я не знаю, кто из нас это был, это мог быть любой из троих – но она вдруг упала мёртвой.
Голос его оборвался на последнем слове, и он опустился на ближайший стул. Гарри испытывал только отвращение: он хотел бы никогда не слышать этого, выкинуть из головы.
– Мне так… жаль, – выдавил гриффиндорец, едва разжимая губы.
– Её не стало, – прохрипел Аберфорт. – Навсегда, – он утёр нос рукавом и откашлялся. – Конечно, Гриндельвальд поспешил смыться. За ним уже тянулся кой-какой след из его родных мест, и он не хотел, чтобы на него повесили ещё Ариану. А Альбус получил свободу, так ведь? Свободу от сестры, висевшей камнем у него на шее, свободу стать величайшим волшебником во всём…
– Он никогда уже не получил свободы! – резко оборвал Гарри.
– Как ты сказал? – переспросил старик.
– Никогда, – продолжал тот. – В ту ночь, когда ваш брат погиб, он выпил зелье, какой-то ужасный эликсир. И стал стонать, споря с кем-то, кого не было рядом. «Не тронь их, прошу тебя… Ударь лучше в меня». Ему казалось, что он снова там с вами и Гриндельвальдом, я знаю. Если бы вы видели его тогда, вы не говорили, что он освободился.
Аберфорт сосредоточенно рассматривал свои узловатые руки с набухшими венами. После долгой паузы он произнёс:
– Откуда ты знаешь, Поттер, что мой брат не заботился больше об общем благе, чем о тебе? Откуда ты знаешь, что он не считал возможным пренебречь и тобой, как нашей сестрёнкой?
Сердце Гарри словно пронзила ледяная игла.
– Дамблдор бы никогда…
– Что? Не подверг бы тебя опасности? Тогда почему он не приказал тебе скрыться? – выпалил Аберфорт. – Почему не сказал: спасайся? Вот что надо делать, чтобы выжить. А не лезть на рожон, вынюхивая по закоулкам да ползая по подземельям и семейным кладбищам!
– Откуда вы знаете?! – подскочил Гарри. – Вы следили за мной?! Но как?!
Старик узловатым пальцем указал на каминную полку. Гарри перевёл туда взгляд и увидел маленькое прямоугольное зеркало, стоявшее прямо под портретом девочки.
– Откуда это у вас? – спросил он, вставая и подходя к зеркалу Сириуса, двойнику того, что он разбил два года назад. Теперь осколок того зеркала Гарри постоянно носил на груди, в бездонном мешочке, который ему подарил Хагрид. Его, золотой снитч, оставленный Дамблдором по завещанию, и другие важные вещи. Сейчас парень запустил руку в мешочек и достал неровное стекло.
– Купил у Наземникуса Флетчера с год назад, – ответил на его вопрос Аберфорт. – Альбус объяснил мне, что это такое. Я старался приглядывать за тобой.