Генри тоже молчал и смотрел в пол. Гермионе казалось, что лучше бы им всем сейчас уйти и оставить Гарри с Джинни наедине. Парень не сводил со своей возлюбленной полных слёз и боли глаз.
– Джинни… Джинни… Я никогда не думал… О небо, Джинни…
– И это всё, что ты хочешь сказать мне? – ожесточённо сощурилась рыжая ведьма. – Значит, я не причинила тебе зла? Ты не ненавидел меня всем сердцем за неведомые грехи, ты не презирал меня, ты не старался уничтожить меня всеми самыми жестокими способами, какие только подарило человеку общество? Ты просто никогда не думал?..
– Джинни… Прости меня…
– Поздно, Гарри. Я не держу на тебя больше зла. Я отомстила. Теперь я принадлежу милорду.
– Нет, Джинни, нет!!! – закричал гриффиндорец, кидаясь к её ногам на колени – Генри ловко и вовремя убрал невидимую защитную стену. – Прости меня, Джинни! Прости меня! Уйди от него! Он – чудовище! Он воспользовался твоей неопытностью, твоей болью! Он затуманил твой разум! Я спасу тебя! Только не говори так, не возвращайся к нему!
– Тебя патологически тянет кого-то спасать, Гарри, – с горькой улыбкой сказала ведьма. – Ты нашёл во мне, наконец-то, что-то для себя интересное. Теперь меня можно спасать. – Она присела на корточки и посмотрела ему в глаза. – А меня не нужно спасать, Гарри. Меня не нужно было спасать, меня просто нужно было любить. Или отпустить с миром. Но ты так хотел меня спасать, что пришлось во имя этого пожертвовать моей жизнью, разрушить её – и теперь ты можешь спасать меня. Только уже нечего спасать. Ты перестарался. Уже не стоит! – Она выпрямилась. – Я, может быть, сегодня впервые за долгое время была счастлива. Я сейчас счастлива, Гарри! От чего ты хочешь меня спасать? От счастья? От свободы?
– Это не свобода, Джинни! – взмолился он. – Тебя обманули!
– Да, меня обманули. Меня обманул некий паренёк по имени Гарри Поттер. Он очень жестоко обманул меня…
– Джинни, Джинни! Милая Джинни! Послушай меня! Прости меня. Я сделаю всё, чтобы спасти тебя. Только помоги мне.
– Это я-то должна помогать тебе? А что будет, когда ты меня спасёшь? Я должна буду сидеть и мучаться угрызениями совести в твоей скромной лачужке, прятаться от мира, пока ты опять забудешь обо мне – ведь я буду уже спасена, а значит, потеряю для тебя всякий интерес, – и ждать, пока ты будешь слепо уничтожать всё, чего не понимаешь и понять не можешь?
– Джинни, не говори так! Я люблю тебя!
– МОЛЧИ! – внезапно сорвалась она. – НИКОГДА! НИКОГДА!!! – вопль Джинни эхом прокатился по каменным сводам и перешёл в быстрый, пылающий шёпот: – Никогда не говори мне о своей любви. Никогда и никому не говори о своей любви! Ты не умеешь любить. Ты умеешь только спасать. Прошу тебя на прощание, не убивай душу в какой-нибудь другой глупенькой девочке. Не доводи её до того, чтобы её нужно было спасать. Просто не приближайся к людям! Ты – самое страшное чудовище! Это твоё имя нельзя называть. Ты мальчик, который выжил, чтобы уничтожать. Если бы твоя мать знала это шестнадцать лет назад, она не заложила бы свою жизнь в основе надгробного памятника стольким людям. Стольким душам. Пойдёмте, Гермиона, профессор Саузвильт. Мы уже на целый час опаздываем на Выпускной бал.
– Джинни!
– Прощай, Тот-Кого-Я-Не-Хочу-Называть! Ты всё же сделал в итоге для меня нечто очень хорошее. – Он поднял на неё заплаканное лицо, озарённое призраком надежды. – Ты привел меня к милорду. И сегодня я счастлива!
* * *
Гермиона была потрясена до глубины души. Она всегда уважала и любила Джинни, но она никогда не подозревала в ней такой глубины чувств, такого омута боли и такой спокойной и жестокой решимости. Они не проронили ни слова, пока поднимались из подземелий, где оставили Гарри и Рона, в праздничный Большой зал. Только Генри всю дорогу сжимал её руку и выпустил только возле Мраморной лестницы.
Джинни шла впереди. Она надела высокие чёрные перчатки и у ближайшего зеркала, где Гермиона вернула рукава своей мантии в первоначальное состояние, поправила праздничный наряд. Теперь, в Большом зале, младшая Уизли искала глазами своего когтевранца, перед которым должна была извиниться за опоздание.
Гермионе пришлось отвечать на массу вопросов друзей о том, куда они пропали. К ней даже подошла взволнованная МакГонагалл и спросила, не стряслось ли чего и где Гарри с Роном.
– Гарри и Рон строят планы на будущее, – сообщила молодая ведьма. – Возможно, они выйдут позднее. Вы же знаете Гарри.
– Да, конечно, – успокоено кивнула МакГонагалл. – А я уже невесть что стала думать.
– Всё в порядке, профессор. Я… я хотела сказать вам спасибо. За всё, что вы дали мне и этой школе. Я никогда вас не забуду. Как бы вы ни думали обо мне впоследствии, знайте, что я безмерно уважаю вас и безмерно вам благодарна.
– Что вы такое говорите, мисс Грэйнджер? – удивилась пожилая дама. – Вы как будто прощаетесь.
– Но я действительно прощаюсь, – печально улыбнулась Гермиона. – С вами и со школой. Навсегда.
– Но мы с вами ещё будем видеться!
– Не знаю, профессор… Сейчас жизнь так сложна и непредсказуема… Просто я хотела, чтобы вы знали – что бы ни случилось, я всегда буду помнить вас. И думать о вас с признательностью.
– О Великий Мерлин, моя девочка! Что такое задумал мистер Поттер, что вы ведёте такие речи?!
– Не переживайте, профессор. Гарри здесь совершенно ни при чём. Просто я хочу после выпуска на время вернуться к родителям. А потом – отправиться путешествовать и изучать древности. Я не хочу проводить свою жизнь в бесконечной охоте на Тёмного Лорда. Простите меня за всё.
– Моя милая! Что вы! Мне не за что вас прощать! Я не виню вас! И я поговорю с мистером Поттером, наверное, это он напустил на вас меланхолию. Я совершенно согласна с вашим решением. Вы ещё слишком молоды для того, чтобы воевать. И я безмерно поддерживаю вас.
– Это вам сейчас так кажется, профессор МакГонагалл, – горько усмехнулась ведьма. – Но всё равно, спасибо. Я пойду. Хочу отдаться в этот вечер школе. В последний раз.
МакГонагалл проводила её умилённым, полным слёз взглядом. У неё болела душа за этого ребёнка. За всех этих детей, за весь магический мир…
* * *
Гарри появился в Большом зале около трёх часов ночи. Одного взгляда на него Гермионе было достаточно для того, чтобы понять – он мертвецки пьян. Рона не было видно. Гермиона издали следила за Гарри, боясь, что он устроит разборку прямо тут и могут начаться проблемы. Но опасалась она, в сущности, зря – Гарри был в том состоянии, в котором его словам никто бы не поверил, даже если бы он стал говорить куда менее невероятные вещи. Впрочем, он почти ничего и не говорил.
Джинни с отвращением отошла, когда он попытался приблизиться, и упорхнула в сад под руку с Терри Бутом. А около пяти часов и Гермиона с Генри тихонько затерялись в опустевшем, с отбытием основной массы учеников, замке. Дочь Волдеморта встретила рассвет в объятиях возлюбленного.
В девичьи спальни Гриффиндора она вернулась только к десяти утра – переодеться в дорогу и собрать багаж. Но последнее уже любезно сделали за неё школьные эльфы. Комната без вещей смотрелась сиротливо и грустно. Так пусто и печально.
К ней заглянула Джинни, она была бодра и весела. Никаких тревожных вестей от школьного начальства не поступило. Впрочем, Гарри с Роном не было в башне. Хотя теперь это было уже неважно.
Они ни о чём толком не поговорили – в комнате собиралась Парвати, в гостиной – последние однокурсники прощались с замком, который был их домом в течение семи лет. Подруги тоже задержались там – а потом медленно отправились к воротам школы.
Утро за высокими окнами было сырое и дождливое, погода с ночи сильно испортилась, на небе собрались серые тучи. Они с Джинни шли молча, то и дело их обгоняли шумные группки и отдельные студенты. У подножия Мраморной лестницы гриффиндорки попрощались с Филчем и в последний раз увидели Миссис Норрис.