Гермиона шла, словно в полусне.
Так странно. Так странно было осознавать, что она в последний раз сидела на той кровати с четырьмя столбиками, что ей не суждено уже пройти по этой лестнице, оказаться в своей спальне. Что эта спальня ей больше не принадлежит…
Когда они с Джинни выходили из гостиной Гриффиндора, камин тлел. Комнату убрали за ночь, впрочем, как всегда. Вот уже ничего не напоминало о том, что с ней вчера прощался очередной выпускной курс Гриффиндора. Прощался навсегда.
Гермиона отстала от подруги и заглянула ненадолго в Большой зал, прошлась рукой по длинным лавкам и столешницам. Сколько всего было здесь. Сколько пережито и забыто, пережито и запомнено навсегда.
За высокими окнами светило неуверенное, как-то по-осеннему прохладное солнце. Девушка вздохнула. И направилась к выходу.
Пустые коридоры, залитые утренним светом, высокие окна, дремлющие картины и поскрипывающие доспехи. Глаза защипало, и в груди стало очень тесно. На-все-гда…
* * *
Она стояла возле вереницы карет, среди снующих старшекурсников, которые прощались, плакали; кто-то просто говорил… Она стояла у карет, положив ладонь на холку мерно дышащего фестрала. Первого сентября они не показались ей такими красивыми и величественными. Наверное, ей было о чём подумать, кроме них.
Бока демона вздымались мерно, он немного покачивал головой им в такт. Вольный демон смерти… По преданию, одному из тысячи, когда-то эти твари были впряжены в колесницу Танатоса. А потом разлетелись на волю… Вольный демон. Свободный, необузданный…. Свобода. Сейчас ты увезёшь меня на свободу. Туда, навстречу дрожащей дымке тумана. На станцию… Поезд, дорога, влага на щеках, платформа 9 и 3/4. Гермиона хотела проделать этот путь в последний раз.
– Прощай, – тихо сказала ведьма алеющему в утренних лучах замку. Его пустым и таким родным окнам, окрестностям, старым, верным стенам. – Прощай.
Гермиона села в карету и облокотилась на спинку. Закрыла глаза. И вскоре демоны Танатоса увлекли её навстречу свободе…
Варава Валентина
Дочь Волдеморта. Часть III: Белый монах
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: Белый монах
«…Волна страшных преступлений смахнула дремоту с мирного лесного поселения. Чем объясняются страшные и невероятные события в карельской деревеньке Васильковка и её окрестностях? Какие ужасы жизни на отшибе цивилизации привели население к подобному? Чем монахи Святониколаевской мужской обители прогневили Господа Бога настолько, что он закрыл свои всепрощающие очи и молнию за молнией метает в несчастных, скованных смертельным ужасом? Как говорил герой знаменитого романа: «человек смертен – но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен(1)…» – справедливость этих слов сполна оценили на горьком опыте монахи Святониколаевского прихода и жители села Васильковка…»
Из статьи Алисы Пригаровой «Ужас бродит по тайге»,
Газета «События»
от 13 июня текущего года.
____________________________________
1) Слова Воланда из романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».
Глава I: Ужас бродит по тайге
В глубине северо-западных лесов России, где-то между Ладожским и Онежским озёрами, в двух днях езды от Петрозаводска, притаилась в тайге уединённая деревенька Васильковка. Крошечное поселение лесорубов, где в пятнадцати домишках прозябают вдали от цивилизации забытые миром васильковцы, едва ли примечательно близостью маленького старого монастыря Святого Николая. Там доживают свой век семидесятипятилетний настоятель отец Феофан да двадцать два разновозрастных монаха, утаившихся в этом богом забытом уголке от мирских неприятностей и тревог.
В перекошенной бревенчатой избе, славном жилище семьи Петушиных, в поздний ночной час светится одинокое окошко. Спят хозяева Дарья Филипповна и Тихон Федорович, спит их бойкий и любопытный сынок Гришка, но в небольшой комнатке, увешанной образàми, всё не потухает слабая настольная лампа.
В тускло освещённом помещении сидит, низко склонившись над столом, усталая, но довольно молодая женщина – недавняя жиличка семьи Петушиных. Её густые каштановые волосы, заплетённые в две тяжёлые косы, лежат на спине, а непослушная выбившаяся прядь всё время спадает на глаза, мешая сосредоточиться. Женщина старательно что-то пишет в широкой общей тетради, то и дело останавливаясь и устало сжимая пальцами виски.
На растрескавшейся лаковой поверхности стола валяются кипы бумаг и папок, давно отчаявшихся содержаться в порядке. Недопитая чашка кофе оставила коричневый ободок на отчёте участкового Зубатова:
«16 апреля, в семь часов утра, монах монастыря св.Николая брат Георгий (в миру Анатолий Демидов), 49 лет, ворвался в трапезную комнату прихода с кухонным тесаком угрожающих размеров и без всякой на то причины набросился на своих собратьев. Брат Панкрат (Аркадий Дубов) был убит ударом в сердце, пятеро монахов получили ранения различной степени тяжести. После непродолжительного замешательства братья Святониколаевского монастыря смогли связать Демидова и обратились в участок. Анатолий Демидов от дачи показаний отказывается, уверяет, что не помнит ничего, кроме приступа ужасной ярости. Отчёты допросов прилагаются». Тут же валялись и многочисленные протоколы допросов, на одном из которых красной ручкой было обведено: «…помню только мужчину в камзоле, растрёпанного и страшного, с дикими глазами сумасшедшего – я увидел его на рассвете того дня, в свете молнии и до сих пор с ужасом вспоминаю это лицо. Кто он и откуда взялся – не знаю. Потом меня захлестнула ярость, ужасная, дикая – и я не помню ничего, ничего, кроме красных кругов перед глазами и нескончаемой, всё застилающей злости…»
Среди бумаг на столе были и другие занимательные документы: «29 апреля был убит при попытке предотвратить бегство задержанного А.Демидова охранник Святослав Татищев тридцати одного года. А.Демидов, 16-го апреля задержанный по обвинению в убийстве Аркадия Дубова и покушении на других монахов Святониколаевского монастыря, во время заключения вёл себя смиренно и покорно, не буянил и шуму не поднимал. Внезапный приступ агрессии был совершенно ничем не мотивирован. В десять часов вечера подследственный стал кричать, призывая охранника. Слава Татищев подошёл к камере и по неизвестным причинам отворил её – после чего был атакован Демидовым, который сбил его с ног и умертвил посредством обломанного конца ручки обеденной ложки. Татищеву были нанесены 72 колотые раны в различные области тела. Привлечённый шумом, я застал Демидова за совершением этого зверского убийства. Он был охвачен бешеной злобой. Вследствие самозащиты я вынужден был застрелить А.Демидова, который бросился ко мне. Участковый с.Васельковки, Д.Зубатов».
Из ярко-розовой папки на том же столе торчали две распечатки личных дел на имена следователя по особо важным делам города Петрозаводска майора Алексея Семёновича Бурлакова и его помощника Павла Сергеевича Распутина, прибывших в Васильковку в связи с чрезвычайными событиями второго мая. На одном из листов авторучкой был написан номер мобильного телефона с припиской в скобках: «нет сетки».
На другом, рукописном листе витиеватым старомодным почерком значилось следующее: «Уважаемый Дмитрий Сергеевич! В связи с чрезвычайными событиями и т.к. Вы просили написать обо всех необычайных изменениях в поведении моих подопечных, довожу до Вашего сведения информацию о крупной ссоре между братьями Илларионом и Платоном, имевшей место второго апреля. В ходе ссоры, перешедшей в драку, брату Платону были нанесены две ножевые раны (не опасные). Сейчас оба брата пребывают во здравии и более не враждуют. Я отмечаю этот факт, т.к. это был первый на моей памяти подобный случай за последние десять лет. Кроме того, брат Илларион так и не сумел объяснить, почему он схватился за нож. Хочу также, предупредив Ваш вопрос, отметить, что брат Илларион и задержанный Вами брат Георгий не имели между собой особенно близких сношений. Настоятель Святониколаевского монастыря отец Феофан». А на полях красными чернилами и иным почерком: «Илларион упоминает привидевшиеся ему «выпученные глаза, пылающие зверским огнём, длинные сальные волосы, лицо ужасающей бледности и белое жабо». И подчеркнутое «см. показания Демидова (!)».