— Ты всегда любила «Стальные магнолии»[xiii].
— Все еще люблю, — она перекладывает подушку на колени и проводит пальцами по розовой бахроме.
Ладно, может, не только ей нравится этот цвет.
— Ты ведь знаешь, что она умерла? — мы говорили об этом миллион раз на протяжении всей жизни.
— Не напоминай мне, — она прислонилась спиной к моему изголовью и снова вздохнула. — Ты собираешься однажды создать для меня дизайн моего свадебного платья, сестренка?
— Как будто я доверю это кому-то другому.
Я соединяю свой мизинец с ее мизинцем, а затем склоняю голову на ее плечо.
— Уже выбрала парня?
— Пока нет… Только платье. А ты?
— Вряд ли, — смеюсь я, стараясь казаться равнодушной.
— Итак… как прошло твое свидание?
Я закрываю глаза, и мою кожу начинает покалывать при воспоминании о губах Кросса на моих.
— Ужасно, — ворчу я. — В основном потому, что оно было идеальным.
— Тогда почему ты не выглядишь более счастливой? — Грейс отдергивает палец и тянет за мой.
— Потому что я не хотела, чтобы он был идеальным, Грейс. Он взял меня на Осенний фестиваль.
— Вот задница, — вздыхает она до смешного драматично. Но она моя версия «беги или умри» до самого конца.
— Ты не понимаешь… Он открывал для меня двери… и держал меня за руку, — я сажусь и бросаю свой этюдник на тумбочку, затем поворачиваюсь к ней и одеваю очки на голову. — Он даже шел со внешней стороны.
Глаза Грейс увеличиваются вдвое.
— Типа по краю тротуара? Как папа?
Я киваю.
— Да. У меня никогда не было парня, который бы так делал.
— Ага. У меня тоже, — соглашается она. — Крысиный ублюдок.
— Что ты делаешь? — я застонала, немного расстроенная тем, что она считает это забавным.
Грейс скрещивает лодыжки, на ее ногах пушистые носки — сегодня они белые с ярко-розовыми сердечками, которые как нельзя лучше характеризуют личность моей сестры.
— Я пытаюсь согласиться с тобой в том, почему твое свидание было ужасным. Я имею в виду, парень с манерами, держал тебя за руку, открывал двери и ставил тебя со внутренней стороны. Мама клянется, что так поступают только хорошие парни. Папа говорит, что тот, кто этого не делает… киска, а не мужчина, — произносит слово шепотом. Грейс ни была против ругательств и не была ханжой, но грубые слова все равно выводят ее из себя.
— Не смейся надо мной, — хмурюсь и понимаю, что выгляжу как плаксивая сучка, но я дуюсь по справедливым причинам. — Действительно не хочу ему нравиться, а он делает это очень трудным для меня. Он серьезный, парень для отношений, отец, и давай не будем забывать, что он профессиональный хоккеист.
Грейси аккуратно собирает цветные карандаши, разбросанные по моему одеялу, и кладет их на тумбочку со своей стороны кровати, затем подтягивает колени к груди и наклоняется ко мне.
— Объясни. Имею в виду, что могу представить себе отца-одиночку серьезным парнем, в этом есть смысл. Если именно дети заставляют думать, что это не для тебя, имеешь полное право на это — она наклоняет голову, чтобы видеть мои глаза, когда я отказываюсь смотреть на нее. — Но не думаю, что в этом настоящая проблема.
— Нам по двадцать три, Грейси…
— Да, маме было двадцать три, когда она была беременна нами. Я пойму, если это то, что заставляет задумываться, но Эви… не думаю, что дело в этом.
Ничего не говорю, потому что она права. Дело не в детях.
— Он поцеловал тебя на ночь? — Грейс продолжает свою игру в гляделки.
Я вспоминаю, как он провожал меня до нашей двери, потому что Кросс, конечно, не мог просто высадить меня на парковке.
Как его руки обхватили мое лицо, прежде чем его губы опустились к моим.
Мурашки пробежали по моей коже, как электричество по проводам.
Как я спросила его, не хочет ли он зайти, и что я почувствовала от его ответа.
— Нет, Золушка. Однажды мы уже поторопились. Теперь мы будем делать это медленно. Ты позволишь мне снова пригласить тебя на свидание, позволишь без споров встретить тебя у дверей и проводить обратно в конце вечера. Потому что это то, чего ты заслуживаешь, и то, что делает мужчина. Мы не будем торопиться, и, возможно, в следующий раз, когда захочешь быть упрямой, просто останешься, а не будешь отстраняться, пока не будешь готова двигаться вперед. Я терпеливый мужчина, Эверли, и что-то подсказывает мне, что ты стоишь каждой секунды ожидания.
Его тело прижало меня к двери, и он поцеловал меня. Он прикусил мою губу, а затем успокоил жжение языком, пока я не почувствовала боль и потребность, а затем он отступил.
— Увидимся позже, Золушка.
— О, ничего себе, серьезно? — щеки Грейс раскраснелись, вероятно, так же, как и мои, когда я рассказывала ей о конце ночи.
— О да, — если я плотно закрою глаза, то все еще смогу почувствовать его запах. Сандаловое дерево и мыло. Весь Кросс. — Грейси… Думаю, я действительно могу влюбиться в этого парня.
— Мне нужно, чтобы ты разъяснила мне, почему это плохо.
— Я думала, что уже сказала, — я перечисляю причины на пальцах. — Он Мистер Серьезность. Отец двоих детей. И профессиональный хоккеист, — я держу пальцы перед ее лицом. — Есть три большие и очевидные причины.
Грейс переплетает свои пальцы с моими и держит наши соединенные руки на коленях.
— По-моему, это больше похоже на оправдания, чем на причины. Он серьезен. Ну и что? Видела, что ты так же серьезна, как и все, если хочешь этого. Не слушай мальчишек и всех остальных, кто пытается сказать, что это не так. И бу-бу-черт-возьми-бу, он спортсмен. Как и папа, и дядя Брэйди, и дядя Мерфи, и дядя Бэш. Не говоря уже о дедушке. Наши братья — спортсмены. Каллен — спортсмен.
— Каллен, возможно, не самый твой удачный пример, — перебиваю я.
— И то верно. Ладно, не будем о мужчине-потаскуне… — она прикусывает губу и прячет улыбку. — Не обращай внимания на Каллена, но серьезно, папа боготворит маму. И ты не можешь сказать мне, что наши дяди не поклоняются нашим тетям. Дядя Брэйди и тетя Нэтти — вот на чем основана половина ее книг. О них есть целое телешоу, и они вместе еще со школы. Понимаю то, о чем ты вчера говорила про спортсменов. Но… что, если Кросс — исключение из этого правила, и ты упустишь шанс, потому что отнесла его к тем придуркам, с которыми встречалась раньше?
— Грейс… — прошу, но не уверена в том, что именно хочу услышать от нее.
— Ты никогда не узнаешь, если не дашь ему шанс.
— Но без этого шанса он никогда не причинит мне вреда, — тихо отвечаю я. Так тихо, что, если бы не Грейси, сидящая напротив меня, — Грейси, с которой, клянусь, у меня есть инстинкт двойняшки, — никто бы больше не услышал этих едва слышных слов. Но мы с ней понимаем друг друга на другом уровне. И всегда понимали.
— Всем нам когда-то бывает больно, Эви. Вот почему все хорошее в жизни так приятно. Если бы все было легко, как можно было бы сделать что-то удивительное?
— Ненавижу, что ты всегда права, — признаюсь я с досадой. — Вот почему ты хороший близнец.
— Нет. Они называют меня хорошим близнецом, потому что ты их пугаешь. Ты бесстрашный близнец. Ты всегда была такой. Ты все пробуешь первой, поэтому, когда я что-то делаю, мне легко, потому что я уже знаю, что это безопасно. Так было с тех пор, как мы были маленькими. А когда я не любила говорить, ты делала это за меня. Они говорили, что ты громкая, но это было не так. Ты защищала меня. Из-за этого ты казалась дикой и властной, а я — милой и застенчивой. На самом деле ты была храброй, а я боялась.
Она засовывает ноги под мое одеяло и выключает свет рядом с собой.
— Можно я сегодня буду спать здесь, сестренка?
Я щелкаю выключателем на лампе со своей стороны и натягиваю на нас одеяло.
— Всегда, Грейси.
* * *
— Ты уже закончила свой проект для финала, Эверли? — тетя Кэйрис смотрит через мое плечо на накидку, которую набрасываю за прилавком в «Le Désir»[xiv], и перелистываю предыдущую страницу, чтобы показать свой дизайн для осеннего показа мод.
— Нанесла последние штрихи сегодня утром. Осталось найти подходящее кружево, — я провела пальцем по образцам. — Ни одно из них не подходит.