Губки у меня от обиды задрожали. Это она мою чистую и невинную любовь к Грише вот так вот обозвала? - Я, Варвара Фёдоровна, эстетическое наслаждение получаю от лицезрения прекрасного, а не пошлые страсти низменные удовлетворяю. - Да? А кузнец что получает? Кузнец? Пока я на него любуюсь? С этого ракурса я свои чувства светлые к Грише не разглядывал. Интересный вопрос какой. Даже покраснел снова, так мне вдруг за себялюбство свое стыдно стало. Я-то сверху на него чуть ли не каждый день любуюсь, об крышу интимной деталью елозя, чуть ли не до конфузной ситуации. А Григорию с этого шиш с маслом. Экий я! - Ничего кузнец с этого не получает, - загрустил я в конец. А в сторону кровати вообще не смотрю. Стыдно-то как!
Варенька:
Ну, это просто диковина какая-то, а не жених мне достался. До него все приезжали, хвалились прытью своей любовной да умениями. Ублажать обещали ночи напролёт. А этот побелел весь и говорит, что с кузнецом любится. Ну, мне даже обидно как-то стало. Я тут приехала, хазар ради него на завтра отложила, а он от меня к кузнецу? Стремительно, как Степан когда-то учил, спрыгнула с ложа да изловила царевича. Поперёк своих коленей уложила, рученьки вывернула и держу, чтоб не убёг. Так разговаривать будем! Какое же тельце у него тоненькое да ладное. Спинка гибкая, беленькая, кожица бархатистая, что прямо сравнить не с чем. А попка так вообще загляденье: кругленькая, как яблочко наливное. Царевич на коленях моих возится, вырваться пытается, браниться, да только как-то по-детски всё. - Что же, - говорю, - ты, Мстиславушка, сам кузнецом любуешься, а в ответ любви побоялся предложить? И как хлопнула его по попке! Ой, звонко получилось! - Пожалел попку-яблочко? Не пожелал любви содомитсткой или просто предложить не успел? - Не успел... Да, отпустите меня сейчас же! А то я... А то мне... Ой, как стыдно... - А сам замер, как будто ожидает чего. - Хотел, да не успел! Страшился, значит. Что ж, - говорю, - придётся мне ублажить тебя любовью содомисткой. Так сказать, помочь решиться. Порточки царевича на пол полетели, а рубашечку я задрала на плечи, закрыв личико красное. Сжала ладонью ягодицу крепко. Хотел, значит, да не успел?! И куда батюшка с матушкой смотрят только? Мало того, что царевич у них на девицу похож, так он ещё невестам рассказывает, что с кузнецом любится.
Мстислав:
Стою я, то в пол, то в уголок поглядываю. Размышляю о том, что Гриша и правда никакой пользы от любви моей чистой и светлой не видел. И тут царевна на меня рысью как напрыгнула, поперек коленок перебросила и руки мои хитро вывернула, а у меня внутри все вдруг как-то успокоилось. Сейчас меня за все мои провинности перед Гришей накажут, и станет мне легче. Хотя, для порядка, попробовал вывернуться, только разве ж я супротив её, даже если б всерьез рвался, смог справится? А царевна опять штаны с меня спустила, и тут я всерьез волноваться начал. Даже батюшка меня в детстве через штаны наказывал, а тут девица ведь, не батюшка. И я у нее на коленях без штанов лежу. В полной ее власти, и на помощь кого позвать - срамоты-позора потом не оберешься! - Что же, - говорит она ласково так, - ты, Мстиславушка, сам кузнецом любуешься, а в ответ любви побоялся предложить, - И как хлопнет меня по голой попе с размаху, с оттяжкой. А рука у нее - ох, какая тяжелая оказалась, круче батюшкиной. Задергался я, завырывался, а все без толку. - Пожалел попку-яблочко? Не пожелал любви содомитсткой или просто предложить не успел? - Ой, больно! Ой, не успел. Прекратите немедля со мной подобным срамным образом обращаться! - И замер, сам не понимая, то ли в страхе, то ли в предвкушении - хлопнет еще раз, или не хлопнет? А она штаны с меня совсем стянула, рубашку на голову спустила и как ладонью ягодицу мою сожмёт! У меня от боли аж слёзы из глаз брызнули: - Что вы себе позволяете, Варвара Фёдоровна!!!! - предвкушение все на корню заломали, удовольствие все порушили. - Больно же! И тут испугался я, совсем взаправду испугался. Я ж супротив неё, как тростиночка против ветра вихревого, а она со мной такой срамное насилие творит! То по попке моей нежной с разлету хлопает, то вообще вона чего удумала. Но на помощь звать ещё страшнее, как представлю, что все по углам позор мой нынешний обсуждают, так хоть плачь. А царевна мою попу бедную все сжимает, да шлепает по ней, сжимает и шлепает: - Терпи, - говорит, - Мстиславушка, любовь содомитская - она не в пример грубее тех ласк, что с девками. Тут, царевич, мужество нужно. А потом зачем-то извернулась, чуть руки мне совсем не вывернула, да крынку со столика моего взяла, ту, что маменька с простоквашей принесла.