Взяв свечу, Жан огляделся, он стоял в окружении множества стеклянных колб и сосудов, один из них, самый большой, стоял прямо за гробом Ванды, он обошел вокруг, и встал прямо напротив. Там, в полном вакууме стояла женщина, с рыжими,как огонь,волосами и изумрудными глазами, она была очень красива, но красота ее была порочна. Он отвел глаза и посмотрел ей в лицо, сказав голосом, полным любви и сожаления:
- Белла… - и воспоминания с новой силой ударили его, словно молния.
ИзабаллаванТермейн еще при жизни была необычной женщиной. Потомственная ведьма, и в тоже время дочь одного из высокопоставленных служителей города, она умудрялась чуть ли не открыто заниматься черной магией, быть знаменитой сердцеедкой, и всегда выходить сухой из воды. Впрочем, она специализировалась преимущественно на любовной магии, так было безопаснее. Но ради него… ради него она пошла на риск. Он помнил тот роковой разговор так, как будто он состоялся всего лишь вчера:
- Мы уже говорили об этом, я не хочу ее забывать.
- Нет, я помогу тебе с ней воссоединиться.
- Не смей дарить мне надежду, дьяволица. – Он приложился к кружке, выпив до дна.
- Если ты не можешь полюбить меня саму, то хотя бы полюбишь ее во мне.
- Тебе не хватает того, что ты имеешь? – он был к ней привязан, хоть эта привязанность и держалась только на вожделении, которое он к ней испытывал. Он не был в этом деле новичком, во время своих странствий он много чего узнал, увидел и даже попробовал. Но Изабелла смогла и здесь переплюнуть его, заставляя порой краснеть и смущаться…по первости. С ней не было запретных тем, мест, желаний. Он многому научился у нее, хотя предполагалось, что муж в этом вопросе учит жену, а не наоборот. Так, например, было с Вандой. С Беллой все было по-другому. Но секс с ней лишь ненадолго помогал ему забыться, однако чаще он получал смесь боли и отчаяния. Впрочем, это тоже помогало ему, помогало почувствовать себя живым, хотя бы на время. Это, и ее глаза, большие зеленые глаза, когда он смотрел в них, разглядывая каждую полоску на сетчатке, то успокаивался, и чувствовал себя лучше. Жан считал, что этот эффект был последствием неудачного обряда привязки, который Белла пыталась с ним совершить без его согласия. В душе он был не против такого эффекта, хотя и наказал ее за попытку манипулировать им с помощью магии. Он не был самовлюбленным идиотом, и понимал, что ее любовь к нему сродни одержимости. Белла привыкла, что все: от мала до велика, - падают у ее ног, с магией и даже без, она была неотразима. А на нем споткнулась. Надо ли говорить, что такая красотка не привыкла к отказам, но больше всего ее потрясла его невосприимчивость к ее любовной магии, ну, почти. Так что они были оба одержимы: он - Вандой, а она – им. Она даже пошла на то, что с помощью магии сделала так, что теперь ему не надо было время от времени красить свою бороду, она была синей и так.
- В моем распоряжении твое тело, иногда мысли, но никогда душа и сердце, это причиняет мне боль, нестерпимую боль. - Верно, гордая, независимая, статная, она не привыкла сама испытывать ту сердечную боль, что обычно внушала другим. – Я прочла нужные книги и собрала необходимые артефакты. Мне нужно только твое согласие на обряд.
- Ты считаешь, что такое возможно? - Он не смотрел на нее, не зная, можно ли ей верить, но в тайне… в тайне все же надеясь на удачу.
- Я это знаю.
Однако удача отвернулась от Изабеллы ванТермейн. Дело было не в ее могуществе или силе его желания. Дело было в Ванде. Когда Изабелла закончила обряд, переселение душ состоялось, не так, как она ожидала, но все же. Однако, как только Ванда поняла, где и почему она находится, все, что было сделано, потеряло смысл. В этот раз она ушла из жизни сама, добровольно. А ее глаза, когда она поняла, что он сделал! Она ведь всегда была такой набожной… и такой чистой, словно ангел. А теперь в ее глазах застыл ужас и отвращение. И все равно он не мог отпустить ее. Или не хотел? Ведь она так долго была частью его, что он уже затруднялся сказать, где он сам, а где она… И если бы не Бьянка, он бы окончательно потерял себя. Как потеряла себя Белла. Она не смогла вырваться из собственной ловушки, и ее ужас он тоже увидел… в тот последний момент. Потом черты лица разгладились, и все было кончено. Для них обеих. Но только не для него. Снова не для него. А ведь он так надеялся обмануть судьбу, плевать, какой ценой! Но такого кощунства Господь ему не простил… и она не простила.
Он вздрогнул и убрал руку от стеклянного сосуда, изумрудные глаза безжизненно смотрели сквозь него. Жан отвернулся, чтобы их не видеть, не было сил вспоминать все это снова и снова.