Митя было бросился догонять иностранца, но вникнув в слова доктора резко остановился:
-Убийства?!
-Именно, молодой человек. – Далгат кивнул на лежащее перед ним тело.- Самое натуральное убийство. Ему свернули шею.
Митя кинул взгляд на располосованный труп, и его замутило. Он только кивнул и отошел подальше.
-То есть, вы хотите сказать, что он не сам упал с поезда…
-Неет – засмеялся Далгат, - не сам. Ему явно в этом помогли. Вот, смотрите, рана на голове: такие повреждения бывают от удара тупым предметом, причем били сначала спереди, а потом ему проломили череп сзади. Впрочем, вторая рана может быть следствием падения на рельсы. Но вот тут, на шее, еле видные, но все-таки это однозначно следы пальцев. Его душили. А потом ударили в лоб. И вот еще: идите сюда! Что вы так далеко встали?
Митя подошел, стараясь смотреть на руки доктора.
- Вот видите, еле видные следы? Ну, смотрите же! Вот тут, след и царапина. Далгат нетерпеливо подтолкнул Митю к железному столу, требуя, чтоб тот внимательно посмотрел на едва заметные борозды.
- Убивец наш ходит с кольцом!– азартно протянул Далгат, подавая Мите увеличительное стекло и подталкивая еще ближе к телу. Митя подался вперед, и взору его предстало вывернутое человечье нутро. Митя отшатнулся, борясь со спазмом, сковавшим живот, упал на колени, и его стало рвать желчью на белый кафельный пол.
***
Беляевский переулок оказался недалеко. Собрав в саквояж документы и фотокамеру, Мария вышла из гостиницы и окунулась в городскую суету. Все здесь было удивительно и ново. По улице сновали лотошники, толкал свою тележку водовоз, то тут, то там мелькали черкески горцев, чиновничьи сюртуки, поблескивали на солнце армейские погоны. Мальчишки-газетчики прохживлись туда-сюда, выкрикивая зычными голосами военные сводки. Из-под колес пролеток, копыт лошадей взвивались сухие облачка пыли. С гиканьем и перезвоном пронеслась почтовая карета. Вдоль бульвара тянулись двухэтажные, по большей части кирпичные дома, над массивными деревянными дверьми, нависали кованые узорные карнизы. Иногда, посреди тротуара можно было наткнутся на опорные столбы балконов второго этажа, широко отступавших от фасадов и дававших благодатную тень.
Следуя объяснениям гостиничного швейцара, Мария свернула направо и медленно пошла вдоль бульвара, рассматривая витрины. Чего тут только не было. Башнями возвышались за стеклами отрезы атласа и бархата, стояли корзины шерсти, ниток, завораживали черным глянцем зингеровские аппараты. Тут же висели невообразимые расписные азиатские халаты, легчайшие китайские шелка и шифоновые накидки. За ними последовали лавки с сахарными головами, обернутыми синей бумагой, суконными мешками, наполненными до краев рассыпчатым чайным листом и жестяными чайными коробками. После шла фуражечная мастерская и шляпный магазин, предлагавший по случаю жаркой погоды изумительные дамские шляпки из итальянской соломки; куда-то вниз вели ступеньки над которыми красовалась вывеска “погреб русских вин В.Е. Карибова“; далее шла витрина, заполненная всяческими оборками, кружевами, шапками и роскошными меховыми боа, посреди всего этого великолепия стоял манекен облаченный в обворожительное по своему крою и украшению подвенечное платье. Полюбовавшись на расшитое бисером платье, Мария прошла цирюльню и фотографический салон, хвастливо подмигнувший ей новинками техники и подарочными альбомами в сафьяновых и кожаных переплетах. Пообещав себе вернуться сюда позже, девушка перешла новехонькие трамвайные рельсы и вышла на бульварную аллею, засаженную могучими платанами. Вскоре она оказалась на небольшой площади, запруженной повозками, пролетками, дрожками и фиакрами. Посреди нее возвышалась кирпичная водяная колонка. Слышался шум воды, храп лошадей и ругань извозчиков. Обогнув извозчичью биржу, Мария остановилась, залюбовавшись причудливым зданием, богато украшенным античными скульптурами. Дальше, если верить швейцару, путь ее лежал мимо залов общественного собрания, украшенных помпезной вывеской «гостиница Бристоль», затем она миновала массивное здание театра и, свернув налево, вышла на Ремесленную улицу.