Медленно, словно выжидая, пока девушка уйдет на некоторое расстояние, за ней последовала черная двуколка с поднятым кожаным верхом. Прежде чем, Мария успела заподозрить неладное, кучер хлестнул поводья и лошадь с хрипом рванула вперед. Мария лишь в последний момент успела отпрыгнуть и вжаться всем телом в ворота какого-то дома.
-Сумасшедший! – фыркнула она, провожая взглядом уносящуюся вниз по улице двуколку.
6
Из прозекторской Митя вылетел чуть не кубарем. Несмотря на уверения доктора, что страшного ничего не произошло, и с непривычки, а особенно с голоду с человеком еще и не такое случается, Митя чувствовал себя прескверно. И дело даже не в том, что нутро его все еще скукоживалось, во рту стоял горький резкий привкус, а перед глазами маячило кровавое месиво. Нет, все это было не страшно. Больше всего Митю мучило отчаянное чувство стыда. Он выскочил на госпитальный двор, богато засаженный деревьями меж которых краснели одноэтажные корпуса. Пройдя по дорожке на подкашивающихся ногах, он свернул в сторону, привалился к дереву, и, глубоко вздохнув прокаленный летний воздух, потер ладонями горевшие щеки.
Ну, надо же, так опростоволосится! Да, какой из него, к черту, полицейский. Разнюнился, как баба какая-нибудь. Тьфу! Что ж за день такой! Сплошные неприятности!
Митя постоял немного, посматривая на дверь покойницкой: не вернутся ли, да не попросить прощения у доктора, но потом все же решил, что, вернувшись, предстанет в глазах эскулапа совсем уж размазней. А потому, с досады сорвав с головы фуражку, разбитый и раздавленный, он поплелся к выходу. Все настроение и радость его, что перепало, наконец, стоящее задание улетучилась, уступив черной меланхолии. Митя вышел с территории госпиталя. В душе он понимал, что Котляревский ждет его с докладом, да и Иван Ефимыч по головке не погладит, что он так долго возится с пустяковым делом. Но Мите было уже все равно. Из полиции его точно выгонят со свистом, и придется, наверное, куда-нибудь уехать, а то так и будут тыкать пальцем и хихикать вслед. Впрочем, что-то он да узнал: и с жандармом поговорил, и к доктору попал. Авось Далгат и пожалеет его, да не скажет никому про минутную Митину слабость. Поморщившись от неприятных воспоминаний, Митя все ж таки чуть повеселел. Что там доктор говорил?
Митя вышел из ворот госпиталя, на секунду замешкался, решая с чего начать, и быстрым шагом двинулся вниз по улице.
В сыскном его встретили холодно, но рапорт жандарма все-таки показали. Митя тихонечко его переписал себе в блокнот. Пусть себе будет, вдруг понадобится. Ничего нового в рапорте не было. Разве что внимательно Митя перечел описание места происшествия, которое живо ему представилось: вагонный тамбур, оторванная ткань мундира на ручке распахнутой двери, сама дверь. Ни о каких вмятинах, подозрительных пятнах, и прочих важных вещах в рапорте сказано не было. Неужто не нашли ничего? Была тут и записка Войшицкой. Митя несколько раз пробежал ее глазами, да подивился как ясно и четко излагает барышня. Тут бы и жандарму поучится не грех. Надо бы разыскать ее. Обрывок ткани тоже присутствовал, хоть и пришлось его выспрашивать у старого сыскаря. Тот упирался, но все ж таки вытащил из несгораемого шкафа улику, обернутую грубой рогожей. И пока Митя рассматривал кусок, он все ворчал и гремел ключами. Клок был рваный с одной стороны, треснутая ткань бахромилась на разрыве тонкими нитями, с другой же была аккуратно подшита. Митя легонько, только бы не заметили, пощупал ткань и аж присвистнул. Ох, ты! Мягкая. Тонкий коверкот. Такой при всем желании тут не сыщешь. Разве что в столицах, может быть. Не бедный иностранец был. Сразу видно. А все ж коверкот ткань прочная, это ж какая сила должна быть, чтоб разорвать ее? Митя одернул мундир, и распрощавшись с сыскными, вышел на улицу.
***
Нужный ей дом на углу Беляевского переулка и Ремесленной был в двух шагах. Зданию было лет, наверное, 50. А может и больше. Крепкий, хоть и неухоженный, дом, с виду походил на доходный, и выходил полукруглым экером на угол улиц. На каждую из них вела отдельная парадная. Со второго этажа, аккурат под островерхой крышей башенки, венчающей эркер, на Марию смотрел игривый кованый балкончик. Она улыбнулась, и, постояв с минутку, дернула дверь парадной. Но та оказалась закрыта. Такого поворота событий Мария не ждала. Она еще раз подергала дверную ручку, и, убедившись в тщетности своих усилий, попробовала открыть вторую дверь. Но и та оказалась на запоре.