Она положила справочник на место и, уютно устроившись с ногами в кожаном кресле, занялась осмотром остальных ящиков. Содержимое их было обыденным: писчая бумага, несколько перьев, чековая книжка, пару писем, которые Мария сразу отложила, решив просмотреть их позже. Тут же лежало кожаное портмоне, в котором оказалось несколько империалов и трехрублевая ассигнация. Рядом с портмоне обнаружился остановившийся брегет. Мария покрутила часы в руках, открыла крышку. Стрелки показывали половину двенадцатого. Девушка глянула на настенные часы, выставила по ним брегет и положила его в небольшую сумочку. Туда же отправилось портмоне и несколько металлических кассет, в которых на бархате покоились экспонированные пластины из фотокамеры. Все было готово к выходу.
В цепкие лапы Ивана Ефимовича Митя попался совершенно по-дурацки. Идти до областного правления на доклад к Котляревскому было уже совсем недалеко, всего-то квартал, когда он заметил суету и в спину Мите ударил возмущенный возглас:
-А куда это вы направились, молодой человек? И где, позвольте вас спросить, вы бродите в служебное время?!
Иван Ефимович был страшно зол. Еще бы! В гостинице «Париж» обнаружилось ограбление. Только заехавшая в нумера купчиха Ермохратова, прилегши отдохнуть, была разбужена вторжением. Обнаружив, что в ее вещах копается посторонний молодой человек, купчиха подняла такой шум, что сбежалась вся околоточная полиция. Воришку, впрочем, не поймали, уж больно ловок оказался и сиганув в окно второго этажа ушел по крышам, да и пересчитав свое добро купчиха поняла, что пропасть ничего не пропало. Но Иван Ефимович все одно заставил Митю опросить подробно всех служителей, да и саму купчиху. Кроме того, в наказание за Митину медлительность при исполнении поручения начальства, наказал его дежурством. Новость эту, впрочем, Митя воспринял вполне спокойно и выполнив все указанное суровым приставом, отправился к Котляревскому.
Кабинет полицмейстера погружался уже в вечерние сумерки В раскрытые окна заглядывали листья каштанов, бросая в углы тяжелые черные тени. До них не дотягивался свет настольной лампы под зеленым абажуром, что давала уютный но недостаточный свет. Котляревский был задумчив. Его усталое лицо не выражало никаких эмоций и лишь серые глаза внимательно смотрели на Митю.
-Молодец! – улыбнулся Котляревский, выслушав доклад. – Хорошо поработал!
Он на мгновение задумался, и промолвил будто про себя:
-Мда… Нехорошо с этим бельгийцем вышло. Убийство иностранного подданного в нашей области дело немалое, шума много будет. Надо как-то – он сделал отчаянный жест рукой, показывая как бы надо бы, но так ничего и не добавил.
-Я так мыслю, ваше высокоблагородие, надо бы свидетелей заново опросить. – робко промолвил Митя, - Особенно девицу эту, Войшицкую, и доктор сказал, что Петерс может быть хорошим свидетелем. И вообще к этим бельгийцам присмотреться, нечисто там что-то.
-Вот что, Дмитрий Михайлович, вижу вы человек способный и исполнительный, давайте-ка вы пока со мной поработаете и этим делом займетесь.
Митя аж задохнулся от счастья. Он раскрыл было рот, но из горла вырвался лишь сип. Котляревский же измыслил его по своему. Он взял бумагу, перо и что-то начал писать.
- Вот вам записка для Ивана Ефимовича, - протянул он бумагу Мите, - и завтра утром жду вас в присутствии.
Митя обрел наконец голос и вытянувшись по струнке прочеканил:
-Благодарю, ваше высокоблагородие!
-Идите! – кивнул Котляревский.
И ошарашенный Митя вышел из кабинета, оставив полицмейстера задумчиво разглядывать надвигающиеся на город грозовые раскаты.
8
Камера пристава второй части Владикавказа ютилась в трех полуподвальных комнатах, одна из которых была забрана широкой железной решеткой с дверью посредине. Единственное окно выходило на грязную мостовую, упиравшуюся в барак, где нашли свое пристанище семьи заводских рабочих. Митя, ежась от холодного ветра, налетевшего с предгорий, ужом проскользнул по неосвещенным переулкам, удачно миновав и сбившихся в хищную стаю подростков, и толпу женщин, устало покачивающуюся у дверей лечебницы. У поворота на Моздокскую, его, правда, ухватил за форменную штанину, нищий, околачивающийся у деревянного здания кирхи. Но, разобравшись, что к чему, быстро разжал пальцы и предпочел ретироваться, скрывшись в темноте ступеней. По Моздокской Митя добежал до самого берега Терека, где на углу с Низовой увидал знакомое окно, тускло светившееся посреди черного города.