В комнате было тепло. За столом, вытянув ноги, так что они торчали аккурат до середины комнаты, сидел давешний городовой. Перед ним ухал и ворчал самовар, дымился стакан с чаем. У железной печки колдовал патлатый старик с совершенно синюшным лицом и видом прожженного пьяницы.
- Это что еще такое?! Почему задержанный не в камере?! – гаркнул Митя, ошалев от такой вольности подчиненных.
- Так он это… - замялся городовой неловко вскакивая и чуть было не разливая чай, - Он это … рецидивист вроде как.
- Это как это?
- Безвредный я, ваше благородие, сам пришел, - просипел старик.
- Так уж и сам?! – смягчился Митя.
- Сам-сам. Он как выпьет, так сам приходит, – подтвердил городовой, - По хозяйству помогает, да и все не так скучно.
- Я, ваше благородие, вчера малость того-сь… теперь вот… - он беспомощно развел руками…
- Застращала его баба евойная, Дмитрий Михайлович. А тут у нас посидит, глядишь, и отговор есть. Уж больно сварлива старуха.
- Вы может чайку откушаете, ваше благородие?! – услужливо просипел пьяница, - Чаек хорош, и рыбка сейчас будет.
- А рыбка-то откуда?
- А как же, вон за забором в речке плавает.
- Ну, давай свою рыбку! – милостиво согласился Митя, с наслаждением вытягивая гудящие ноги.
Вскоре перед ним появилась щербатая тарелка, на которой дымилось несколько картофелин, сдобренных от души чесноком и зеленью, и золотился, истекая жирным соком, кусок сома.
- Вы уж простите, ваше благородие, чай не в ресторациях, другой посуды не имеем, – пьяница, по-свойски, беззубо улыбнулся и устроился на полу, привалившись спиной к тлеющей печке.
Митя только хмыкнул набитым ртом, ощущая, как по телу прокатывается блаженное, сытое тепло.
После еды он совсем разомлел. Городовой и старик тихо переговаривались, попивая чай из позвякивающих стаканов. Митя же с тоской посматривал на кипу бумаг, покоящихся на зеленом сукне стола. Бумаги надо было разобрать, иначе достанется ему на орехи от Ивана Ефимовича, но работать Мите совершенно не хотелось. Пересилив себя, он было прочел пару рапортов, и даже высучил крепкую нитку, чтобы подшить их к делам, но тут до его слуха донеслась знакомая фамилия.
- Вишь как Кривой Гигосик опростоволосился: искал девицу, а нашел купчиху Ермохратову, -скрипуче рассмеялся пьяница.
- Кого-кого? – встрял в разговор, будто очнувшийся от дремы Митя
- Ну, а то ж вы не слышали, ваше благородие? Сегодня днесь в «Парижу» купчиху ограбить пытались. То есть грабить-то не купчиху хотели, а совсем другую особу, а наткнулись на купчиху…
- Погоди-погоди, голубчик, ну-ка давай по порядку все!
- Совсем вы меня запутали, господин помощник пристава. Значится так, сидел я в духане, ну знаете за базарной площадью, переулочек есть, там персы духан держат. А вчерась какой-то их иноверческий праздник был, а по праздникам у них три дня положено бедных не обижать, а совсем даже наоборот кормить и поить. Ну, а мне какая разница иноверец там, или не инородец, если наливают и пожрать дают. Мне разницы нету. Вот сижу я там тихонько в уголочке, свою шурпу ем. Смотрю, аккурат напротив Кривой Гигосик сидит. Вы же знаете Кривого Гигося?
- Первостатейный вор- домушник, - кивнул городовой.
- Ну да. Гигось весь из себя гоголем ходит обычно, а тут сникший как чирок ощипанный. А с ним господин сидит.
- Какой господин? – нетерпеливо перебил Митя
- Ну… такой… - жестом показал старик, - худой такой, как жердь заборная. Лицом белый, и волосы тоже… - он задумался, припоминая, - прической навроде вашей, но белый волос. Блондин значит. А лица я вот не видел, он спиной ко мне сидел. Но токмо думаю не нашенский он.
- Это как? – удивленно крякнул городовой.
- Ну как-как, не знаю как! – рассердился старик, - Ну говорил он как-то так… Особенно… Вроде и чисто по-русски ботал, да будто как-то не так…
- Может он с акцентом говорил? – вмешался Митя.
- Во-во, с ацкентом! Так немчура говорит, ну и ляхи еще иногда, которые приехавшие, новенькие. Потом-то пообтесываются.
- Ну, и дальше что?
- Да ничего дальше не было! Говорили они меж собой, но тот лях тихо говорил, не разберешь, а Гигось ему и рассказывал, что де в нумера залез, а там вместо девчонки купчиха дебелая лежит. Ну он испужался, да сиганул в окно. А барышни там не было никакой, так что лях тот Гигося обманул и выходит нанес ему, Гигосю, моральный ущерб. Во! – старик замолчал, многозначительно подняв указательный палец вверх.