– М-м?
– А что мы будем делать?
– А что ты хочешь?
Люси задумалась.
– Мультики смотреть. Только вместе с вами, а иначе не интересно.
Я не знаю, что такое «мультики», но, коль скоро была упомянута «кассета», понимаю, что речь идет о телевизоре и – как это? – ах да, видеомагнитофоне. Хорошо, что я уже успел разобраться, как включается эта штуковина.
– А ты уверена, что мне будет интересно? – на всякий случай уточняю я, почти не надеясь, что мне сегодня удастся почитать.
– Конечно, – безапелляционно отвечает она, встряхивая светлыми кудряшками. – Про Тома и Джерри всем интересно.
Имя «Том» откликается у меня странным холодком где-то в области в желудка.
– Ну, если ты так считаешь, – говорю я и направлюсь в гостиную. Люси вприпрыжку бежит впереди меня, с разбегу плюхается на диван и начинает ковыряться в рюкзачке. Через минуту она протягивает мне кассету. Прожорливая пасть аппарата проглатывает ее, и на экране появляется заставка с рычащим львом. Я обреченно сажусь на диван и тут же обнаруживаю, что Люси уже в нетерпении подпрыгивает у меня на коленях. Я понимаю, что день будет долгим.
* * *
На пятнадцатой кряду серии движущихся картинок про несчастного, замученного несносным мышем кота (ох, показать бы это Волдеморту! возможно, он пересмотрел бы свои планы касательно Поттера) я понимаю, что, во-первых, смеяться я больше не в силах, во-вторых, у меня на ногах теперь непременно будут синяки – по мне ни разу в жизни столько не скакали! – и, в-третьих, ребенок скоро захочет есть.
– Люси, по-моему, нам пора готовить обед.
Ага, заинтересовалась.
– Для этого, как это ни печально, мне надо встать и пойти на кухню.
Вопросительно поднимает брови и таращит глаза.
– А для этого тебе придется с меня слезть.
Слезает. Смотрит на меня долгим взглядом.
– Ты дальше сама посмотришь?
– М-м, – мотает головой. – Можно, я с вами пойду? Я на кухне порисую. Я часто с мамой на кухне рисую, когда она готовит.
– Хорошо.
Я выключаю телевизор и иду на кухню. Люси семенит за мной, таща в охапке альбом и груду цветных карандашей. Она аккуратно раскладывает все это на столе, придвигает к себе поближе оставленные кем-то чайник и чашку и забирается с ногами на стул.
– Я натюр... морт буду рисовать, – чуть спотыкаясь на трудном слове, заявляет она. Надо же, я и не думал, что шестилетний ребенок знает такие термины. Мое мнение об этой девочке улучшается с каждым часом. И почему это мать с ней не справляется? На редкость разумное создание.
– Замечательно, – киваю я. Чем дольше, однако, она будет занята, тем мне спокойнее. – Жаркое и яблочный пирог тебя устроит?
– Что? – она, высунув от усердия язык, водит карандашом по бумаге. – Я все ем, дядя Сев.
– А если честно? – усмехаюсь я.
– Ну, я не люблю голубцы. И зеленую фасоль, – она забавно кривится.
– Договорились, никакой фасоли, – киваю я, и некоторое время мы оба спокойно занимаемся каждый своим делом.
Спустя полчаса, когда я ставлю в духовку жаркое, Люси вдруг обращается ко мне:
– Дядя Сев, а можно мне попить?
– Возьми в буфете чистую чашку, – не оборачиваясь, отвечаю я и только потом вспоминаю, что чашки на верхней полке. С другой стороны, такой самостоятельный ребенок должен с этим справиться? Я слышу, как у меня за спиной пододвигают стул, как скрипит открываемая дверца буфета...
– Ай!
А может, и не должен. Чашка, судя по звуку, разлетелась на множество маленьких осколочков. Что ж, чашкой больше, чашкой меньше... Удивительно, но я даже раздражения не испытываю. Вероятно, потому, что вреда от этого никакого. Я оборачиваюсь... и буквально кожей чувствую пробежавшую по кухне волну магической силы.
Люси, стоя на табуретке, круглыми от ужаса глазами смотрит на пол, где лежит совершенно целая чашка. Восхитительно. Шестилетняя магглорожденная ведьма и первое проявление стихийной магии. Ну почему, почему всегда я?
– Люси, – осторожно начинаю я, и девочка переводит взгляд на меня. Мне становится нехорошо, потому что я узнаю этот взгляд. Она боится, и боится не того, что ее будут ругать, и не того, что сделала что-то не так, а того, что нечаянно выдала то, о чем следовало молчать. За пятнадцать лет работы в школе я видел это выражение лица бессчетное количество раз.
Она точно знает, что только что произошло. И почему-то боится моей реакции.
– Люси...
– Дядя Сев, только, пожалуйста, не говорите никому... – из перепуганных глаз начинают течь слезы.
Мерлин, чем я это заслужил?
– Все в порядке, – как можно спокойнее говорю я. – Чашка же цела.
Я нагибаюсь, поднимаю с пола чашку и машинально ее ополаскиваю.
– Сок будешь?
– Угу, – тихий всхлип.
Я наливаю в чашку сок, снимаю девчонку с табуретки и сажаю ее к себе на колени. Сую ей в руки чашку. Она берет ее двумя руками, как маленькая, и медленно пьет маленькими глоточками.
Дождавшись, пока ребенок немного успокоится, я спрашиваю:
– Люси, нам надо поговорить. Пожалуйста, не бойся, я не сержусь. Хорошо?
Она снова напрягается, но кивает.
– Ты знаешь, что только что случилось?
Кивок.
– И что?
– Волшебство, – еле слышно отвечает она.
– Правильно. У тебя такое уже было раньше?
Опять кивок.
– Очень хорошо. А почему ты испугалась? Тебя, – я внутренне содрогаюсь: на ум приходят поттеровские воспоминания детства, которые мне довелось видеть во время наших с ним занятий, – за это ругают?
Мне трудно себе представить милую, улыбчивую, болтливую Джейн Хадсон, которая стала бы мучить собственного ребенка только оттого, что он на нее не похож, но я за свою жизнь неоднократно убеждался, что на свете возможно абсолютно все. Увы.
– Нет, – к моему невероятному облегчению, Люси мотает головой, – просто...
– Да?
– Мама говорит, что люди этого боятся.
– К сожалению, бывает, – соглашаюсь я. – А мама давно знает?
– Давно, – видя, что я не сержусь и не боюсь, Люси, кажется, совершенно успокоилась. – Она сама...
А вот это новость. Джейн Хадсон чуть старше меня, и если она училась в Хогвартсе, я должен бы ее помнить.
– Она... волшебница? Она училась в... специальной школе?
– Нет, – снова мотание головой. – Она получила приглашение, но так и не поехала. Она рассказала мне обо всем, когда я в первый раз...
– Понятно.
– А вы откуда знаете про волшебство, дядя Сев?
Ну, и что прикажете отвечать? Я с ужасом понимаю, что придется или рисковать, или, возможно, лишить магический мир новой волшебницы – а способности у нее, судя по тому, что я только что чувствовал, весьма выше среднего. Впрочем, вряд ли этот ребенок примется болтать на улицах.
– А ты обещаешь никому не говорить? – правда, я тоже умею играть в эти игры.
– Честное-пречестное слово.
Гриффиндоркой будет, клянусь Моргаузой.
– Я тоже волшебник.
– Ух ты! Здорово! – в серых глазах снова зажигаются озорные огоньки. – А ты покажешь мне что-нибудь?
Э, нет, милая леди, вам сегодня придется обойтись.
– Люси, я не могу, – мне приходит в голову, что если ребенка слегка напугать, то обещание она сдержит лучше. – За нами охотятся... очень нехорошие люди. Если я что-нибудь наколдую, они нас найдут.
– И убьют? – Люси широко распахивает глаза.
– Это в лучшем случае.
– Тогда не надо. Бабушка Касси тоже рассказывала, что за ней охотились... но это давно было. Еще во время войны.
У меня возникает совершенно необъяснимое, но очень дурное предчувствие.
– Бабушка Касси? Это мамина мама?
– Ага, мамина. Полностью ее зовут Кассиопея – правда, смешное имя?