— Так это и есть хозяин? — спросил Кутузов, нахмурившись. Руки его, сжимавшие руль, побелели на косточках.
— Хозяин, хозяин! — засмеялась Лидия, и Николаю показалось, что она подмигнула ему из-за плеча Кутузова.
— Пристегнись, — сказал Кутузов.
— Зачем? — спросила Лидия капризным голосом. — Коля, ты ведь не гаишник, нет?
— Нет, он не гаишник, — сказал Кутузов. — А вот кто ты… Пристегнись! — заорал он.
— Хватит орать. — Лидия меняла интонации так легко, что Николаю вчера еще было не по себе: он как будто поскальзывался. — Не разыгрывай из себя кавказца. Прощай, Коля, — кивнула она Николаю и пристегнула ремень.
Машина, желтые «Жигули», рванула с места, на подтаявшем снегу ее несколько раз бросило задом из стороны в сторону и прочно, по дверцу, посадило, как и думал Николай, в русле весеннего ручья — знающие шофера переезжали его на первой скорости.
Когда Николай подошел к машине, Кутузов, видимо, уже переговоривший с женой, встретил его оскалом улыбки на хмуром лице.
— А ну-ка, покажи, как ты это делаешь, — сказал он.
И Лидия, влажно блеснув глазами за его плечом и как бы отдавшись Николаю улыбкой, добавила:
— Нас-то он шутя выдернет.
— А вы пристегнулись? — спросил Николай, заходя сбоку, заглядывая в салон веселыми, как показалось Лидии, яркими карими глазами, свежими, как пространство в сосновых стволах с пушистым снегом за его фигурой, вдруг подсевшей под машину. — И правильно сделали, — проговорил Николай негромко и, крякнув от напряжения, действительно шутя перевернул машину вверх колесами.
Затем он свистнул собакам и, не слушая перепуганную мать, не спеша начал спускаться в распадок, прихватив ружье и рюкзачок, которые стояли на крыльце.
Мисс Лопес помолчала и осторожно спросила:
— Ковбой?
— Вряд ли. Ковбои — пижоны. У них шляпы, сапожки… А это человек простой, природный. У него нет стремления к карьере или деньгам.
— И к женщинам.
— Ему надо найти такую же, как он сам. Любая другая для него страшна, ужасна, непонятна. Вы ведь знаете, как действует раскраска лица, например. У ваших индейцев. Татуировки. Женщины сейчас создают телесную оболочку, внутри которой прячется дьявол.
— Вам тоже не нравятся современные женщины?
— Нет, что вы! Они меня оглушают. Но мне кажется, что отношения мужчины и женщины должны быть доверчивыми, а не воинственными.
— Вы квакер?
— Наверное… Я думаю, что квакеры или мормоны не дают вашему обществу погибнуть. У вас очень уязвимая цивилизация. Вы можете погибнуть от сквозняка.
— Типун тебе на язык! — резко сказал Борис. Он всегда был западником.
СИНИЕ ГЛАЗА, ВЫГОРЕВШАЯ ЧЕЛКА И ЮНАЯ КОЖА
Иногда увидишь в кино: синие глаза, выгоревшая челка и юная кожа. Впереди — парашютный ранец, сзади ранец. В воздухе распластывается. На воде мчится в обрезанной лыжей или голой пяткой рытвине, стальной хваткой вцепившись в фал. Летит в снежной метели в гигантском слаломе. На паркете, совершенно обнаженная, на высоких каблуках, ввинчивается тонко очиненным телом во вращение и застывает параллельно полу. Просто Дженнифер Лопес. И такова в жизни.
Но в жизни — где она? Где-то должна быть.
— Ау, — сказала Дженнифер Лопес. — Я здесь.
ВЕСНА В ДАГЕСТАНЕ
И что ее занесло в мае на Каспийское море, в район Дербента?
Прочла о Воротах Кавказа и поехала. Загореть, а заодно полюбоваться древностями.
Пришла на пляж. Пусто, лишь вдалеке — люди в черных кепках. Море унылое, песок горячий. Постелила покрывальце, разделась и легла.
Обмерла, когда восемь человек в черных кепках быстрым шагом двинулись к ней.
Вспомнила рассказы Джека Лондона о том, что нельзя показывать страх. Накинула на лицо полотенце.
Шуршало море, подталкивая волны на песок.
Минут через десять тишины, но явного присутствия вокруг, медленно стянула полотенце с лица.
Все восемь сидели на корточках, как грифы, и наблюдали тело. Снова надвинула полотенце на лицо.
Так и лежала больше часа, пока не подошла группа молодежи, смеющейся и без акцента.
К вечеру тело вспухло, приобрело вареный цвет.
Но не плакала.
Когда уезжала из Дербента, синие глаза, которыми она окинула город…
И город, помнящий Степана Разина, казалось, поежился.