Гафальд вытянул перед ним руку, как бы останавливая. “Я вас понял. Не хотите – не надо.”. Мелия сидела как каменная статуя за столом, смотря в одну точку – на раскрытую сахарницу.
Гафальд и вправду пошел в свою комнату и стал собирать свои вещи.
– Я умру один. Никого мне не надо. – раздавалось оттуда, – Как я мог подумать, что я кому-то нужен на этой Земле? Какой же я тупой! Надо было слушать Амелию.
Рой подошел к угловому шкафчику и неверной рукой налил себе на донышко ягодной настойки. Выпил залпом, поглядывая на Мелию. Она так сидела за столом застывшая очень долго: все время, пока Гафальд одевался, собирался, вытаскивал две своих сумки во двор и ждал такси. Рой предложил его подвезти, но тот принципиально отказался. Когда такси уехало, Мелия пошла в ванную комнату, заперлась там и разрыдалась.
Глава IV
***
Мелия не стала созваниваться с отцом ни в тот же день, ни на следующий. Он уехал в Леополь, а Валиши продолжили свою жизнь так, будто не было никакой новости о скорой кончине Гафальда. Словно он просто умрет в одиночестве и никто о нем не вспомнит. Это не было правдой: Мелия вспоминала о нем каждый день и мучилась страшным чувством вины. Иногда ей хотелось все бросить, позвонить отцу и сказать “Забудь все, что я говорила. Я сделаю все, что хочешь, только приезжай и не обижайся!”, но она сдерживала себя, понимая, что это уже пройденный этап. Она уже пробовала делать все, что отец хотел, и это не привело к такому желанному взаимопониманию. Ни разу в жизни у нее не было ощущения, что Гафальд понял ее до конца. Всегда оставалось небольшое пространство для ощущения, что он вообще не знает, кто такая Мелия и что из себя представляет.
Август Мелия встретила тяжелой депрессией. Ничего не хотелось, мир казался серым и беспросветным. Она чувствовала себя убийцей: будто бы именно от нее зависело счастье этого человека, и она его подвела. Жаркие солнечные деньки и поездки с Роем на природу не особо помогали. Где-то тринадцатого августа, в полдень, глядя на озерную рябь под мелким грибным дождем, она поняла, что взаимопонимание с отцом в принципе невозможно в природе, как и единороги. Осталось только похоронить эту мечту. Поэтому, пока Рой дремал в палатке, она решила провести прощальный ритуал: взяла из своей сумки льняной носовой платок, достала из кармана леденец в форме рыбки, который отец когда-то подарил ей. Она освободила леденец от обертки и сложила в платок, а потом закопала этот кулек между двух вековых сосен, присыпала влажными еловыми иголками. Дождик прекратился. Мелия вернулась в палатку и вскоре тоже быстро задремала под боком Роя.
Дальше жилось гораздо легче. Пролетели сентябрь, октябрь, ноябрь. В декабре Мелия набрала номер отца и по-деловому сообщила, что завтра они за ним заедут и вновь привезут к себе – чтобы он провел у них последний месяц.
Гафальду было уже тяжелее передвигаться из-за разросшейся опухоли. Его живот заметно выдавался вперед, прямо как у беременных на шестом месяце. Он не жаловался, но вел себя тихо и смиренно. Он не начинал разговор о своих последних желаниях, поэтому Мелия сама ему сообщила, что он может вновь их проговорить, и родственники сделают то, что в их силах. Гафальд достал свои записи и озвучил все то, что и раньше: снова коллективные выезды на охоту, караоке-вечера, снова поездки на роликах. Мелия усмехнулась мелькнувшему в груди чувству: неужели ее надежда до сих пор жива, и крохотная часть ее души надеялась, что отец все переосмыслил?
Мелия твердо решила доиграть это шоу ради отца.
И приехала тетя Гала с семьей, и Вердан тоже отозвался. Вновь все участвовали нехотя, из чувства долга и уважения к институту семьи. На очередной охоте Рой случайно подстрелил одиннадцатилетнюю дочь Вердана. Ранение было незначительным, в ногу, но разгорелся скандал,который в спешке погасила Мелия, заверив Вердана, что они с Роем оплатят лечение. Гафальд тоже принес Вердану глубочайшие изменения, но не вычеркнул из плана охоту на следующей неделе.
В последнюю неделю жизни Гафальд организовал вечер в ресторане и произнес длинную прощальную речь: о том, как всех любит, с благодарностями к тому, как все старались ему угодить, и как он это ценит. Он заявил, что очень доволен жизнью, и последний год был самым счастливым в его жизни, за исключением детства.
– И я очень жалею, – сказал Гафальд, – что мы с вами не общались также тепло и часто прежде. Время не вернуть вспять. Желаю всем вам не упускать возможностей, и проводить с любимыми людьми как можно больше времени.
Родственники выстроились в очередь, подходили к сцене, где стоял Гафальд. Мелия помогла ему поставить микрофон в стойку. Родственники принялись его обнимать и вручать цветы – в основном, розовые розы и колокольчики, которые он любил больше всего. Многие рыдали и кивали, повторяли его последнее замечание: “Да, Гафальд, мне тоже очень горько, что мы не общались чаще!”.