Прикрываю ладонью свои глаза и со всей возможной скоростью отвечаю: - Моя левая грудь.
Жду что Бен задаст еще больше вопросов, или заставит меня убрать руку, но он не делает этого. Не могу поверить, что только что сказала ему. Я никогда никому не говорила об этом, даже Эмбер. Во время пожара обгорела не только большая часть левой половины моего тела. И как будто этого наказания было мало, я получила рану, когда меня пытались вытащить из окна чердака. К счастью я не помню ничего с того момента как уснула той ночью и как проснулась в больнице. Но мои шрамы — это ежедневное напоминание. Сильнее всего обгорела моя левая грудь. И я не дура. Я знаю парней. Для них самое главное, чтобы грудь была красивой и симметричной, но у меня не такая.
Чувствую, как Бен тянет мою руку. Он нежно гладит меня по щеке.
- Почему ты так переживаешь, что ее кто-то увидит? Потому что она в шрамах?
Я киваю, а потом качаю головой.
- Это так неловко, Бен.
- Но не для меня, - уверяет он. - И уверен, что и для тебя не должно быть. Я уже видел тебя без рубашки, помнишь? Насколько я помню, все было прекрасно.
- Ты видел меня без рубашки, но тебе следует посмотреть на меня без лифчика. Тогда ты поймешь.
Бен тут же приподнимается на локте.
- Хорошо.
Я в недоумении смотрю на него.
- Это не предложение.
- Но я хочу увидеть.
Я качаю головой. Даже начинаю смеяться, потому что ни за что на свете не покажу ему грудь, чтобы он смог поглазеть на это безобразие.
- Я хочу написать книгу о справедливости и твои травмы — это особая тема, которую я хочу поднять в ней. Поэтому ты должна позволить мне увидеть все. Будем считать это исследовательской работой.
Его слова словно нож, вонзаются в моё сердце.
- Что?
Мой голос дрожит так, словно я вот-вот расплачусь. Но я не собираюсь плакать. Пока.
- Что ты имеешь в виду, говоря, что тебе придется затронуть эту тему в книге? Ты ведь не пишешь про мои шрамы, правда?
На его лице отражается полное смятение.
- Это часть истории. Естественно я буду писать об этом.
Я приподнимаюсь на локти и смотрю на него, сузив глаза.
- Я хотела, чтобы ты написал беллетристику, написал о моей красоте, Бен. Ты не можешь превратить главного героя в участника шоу уродов. Никто не захочет отождествлять себя с уродом. Главный герой должен быть хорошеньким и...
Бен тут же нависает надо мной и прикрывает мне рот рукой. Делает глубокий вдох, словно я его очень разозлила. Быстро выдыхает и его челюсть от злости чуть ли не трясется.
- Послушай меня, - говорит он, прижимая ладонь к моем рту, поэтому я не могу его прервать. - Меня бесит, что ты позволяешь всем так тривиально определять огромную часть себя. Я не могу сделать тебя хорошенькой в этой книге, потому что это будет оскорблением. Ты чертовски красива. И ты веселая. И единственные моменты, когда я не полностью влюблен в тебя, это – когда ты начинаешь себя жалеть. Я не могу понять почему ты до сих пор этого не поняла. Ты осталась жива, Фэллон. И каждый раз, когда ты смотришь на себя в зеркало, ты не имеешь права ненавидеть свое отражение. Ты выжила, когда многие люди не оказались такими счастливчиками. И в следующий раз, когда ты подумаешь о своих шрамах, тебе не позволено негодовать из-за них. Тебе пора принять их, потому что тебе повезло жить на этой земле и смотреть на них. И любой парень, которому ты позволишь прикасаться к своим шрамам, должен сказать тебе спасибо за такую привилегию.
У меня болит в груди.
Я не могу дышать.
Бен убирает свою руку, а я с жадностью начинаю вдыхать кислород. Мои глаза наполняются слезами, и я не могу сдержать дрожь, из-за того, что пытаюсь не расплакаться. Бен опускается ниже и берет мое лицо в свои руки. Он прижимается губами к моему виску и шепчет:
- Ты заслужила это, Фэллон.
И я киваю, потому что он прав.
Он прав.
Конечно же, он прав. Я выжила, и я здорова, и да, огонь оставил свой опечаток на моей коже, но он не уничтожил самую важную часть меня. Он не смог добраться до внутренностей. Так почему же я так отношусь к себе?
Я должна прекратить так обращаться с собой.
- Ш-ш-ш, - шепчет Бен, стирая слезы с моих щек. Все мои эмоции вышли наружу. Я так зла из-за того, что он решил, будто имеет право так со мной разговаривать. Но то, что он высказал мне все именно таким тоном, заставило мое сердце жалеть об отсутствии губ, потому что мое сердце хочет расцеловать Бена за все его слова. И я зла на себя за то, что была такой эгоцентричной последние несколько лет. Да, огонь — это полный отстой. Да, я бы хотела, чтобы этого никогда не происходило со мной, но это произошло, и мне уже ничего не изменить, так что мне нужно перестать страдать.
Я хочу смеяться, ведь услышав все, о чем только что сказал Бен, я словно избавилась от тисков, которые сжимали мою грудь, и впервые за три года по-настоящему задышала.
Теперь все ощущается по-другому: по-новому. Как будто воздух звенит, напоминая, как мне повезло, что я здесь и могу дышать.
Что я и делаю. Глубоко вдыхаю и обнимаю Бена, зарываясь лицом между его головой и плечом.
- Спасибо тебе, - шепчу я. - Ты сволочь.
Я чувствую, что он смеётся, поэтому ложусь обратно на свою подушку и позволяю Бену стирать мои слёзы. Он смотрит на меня так, словно я прекрасное недоразумение, и я не позволяю себе спрашивать так ли это. Потому что я такая. Я черт возьми, прекрасное недоразумение и он счастлив сейчас нависать надо мной.
Я скольжу ладонями по его груди и чувствую биение его сердца через футболку. Оно бьется так же быстро, как и моё.
Наши взгляды пересекаются и Бен не спрашивая разрешения, опускает голову и едва касается моих губ.
- Фэллон, я чертовски сильно возбужден. Я сейчас собираюсь поцеловать тебя и не буду извиняться за это.
А потом его губы захватывают мои. У меня кружится голова и ощущение такое, что я плыву и не могу пошевелить руками. Но мне и не нужно, потому что Бен берет мои руки, переплетает наши пальцы и подняв их к голове, прижимает наши ладони к матрасу. Его язык с таким чувством скользит по-моему, с каким, он всегда смотрит на меня. Прожигая насквозь.
Он медленно целует меня в шею, удерживая наши руки над головой и не позволяя прикасаться к нему, пока он изучает мою кожу. Боже, я так скучала по нему. Скучала по своим чувствам, которые он вызывает. Я бы хотела чувствовать это каждый день. Один раз в год недостаточно.
Давление на правой руке исчезает, потому что Бен проводит пальцем по всей длине руки до самой талии. Его губы возвращаются к моим, и он снова целует меня и одновременно медленно скользит рукой под блузку. Всего одно ощущение его пальцев на моей коже напоминает о том, почему каждую ночь едва моя голова касается подушки, я думаю о нем.
- Я снимаю твою блузку, - предупреждает он.
Я даже не стесняюсь.
Я же не стесняюсь?
Бен снимает через голову блузку и откидывает за спину. Его взгляд падает мне на грудь, скрытую за черным кружевным лифчиком, который я не рассчитывала сегодня ему показывать. Бен улыбается дьявольской улыбкой, обводя пальцами контуры кружева. Накрывает ладонью правую грудь и большим пальцем поглаживает ткань над соском. Но проходит всего секунда и я вздрагиваю, потому что прочла достаточно книг, чтобы знать, что следующее его прикосновение я почувствую без ткани. Все тело тут же напрягается: не уверена, хочу ли я, чтобы Бен снял мой лиф. Я не хочу, чтобы он все увидел. Никто еще не видел все.
- Малышка, - говорит он, скользя губами по моей груди. - Расслабься, ладно?
Я могла бы попробовать, но теперь я напряжена, потому что он назвал меня малышкой, и он назвал меня так не потому что хочет увидеть то, что никто и никогда не видел.
Меня всегда раздражали ласковые обращения, но, когда их говорит Бен, все иначе.
Запустив пальцы в его волосы, я направляю его к своей левой груди, удивляясь, как за секунду он продвинулся от единицы до десятки. О, Боже, он тянет вниз лямки моего лифа. Его губы прямо там, двигаются по изгибам груди и его пальцы оттягивают кружево ниже... ниже...еще ниже... все.