— Пришлось распороть пальто любимой бабушки? — усмехнулся я.
— И ты почти в яблочко, Вовчик! — захохотал Василий. — Вот за что тебя люблю, так это за умение бить не в бровь, а в глаз! В доме престарелых нашли рулон вот этой самой тряпки, которая на сукно похожа, как супружница Егора на трепетную лань! И натянули как-то. Вот и прикинь, картина: директор фабрики трясется, как дурная собачка с выпученными глазами, Егорка над ним нависает с паяльником. Готов уже директору во все технические отверстия его засунуть. А тут Коврига… Знаешь Ковригу?
— Неа? — помотал головой я.
— Ну да, откуда тебе? — понимающе покивал Василий. — В общем, помозник его. Правая рука и позвоночник в одном лице. Вот он и говорит: «Слышь, братан, у нас открытие послезавтра уже…» Егор охолонул малость, осмотрел еще раз эти столы и махнул рукой. Мол, хрен с ним, Новокиневск — не Монте-Карло какое-нибудь, и так сойдет.
За ширмой обнаружился сохранившийся уголок прошлой кулинарии. Та же краска на стенах, тот же пол, те же стулья. В одном углу сидели кружочком одетые в такую же униформу, что и Никитос молодые парни и девчонки, видимо, крупье. У другой стены, рядом с зеркалом, кучковались девушки в блестящих платьях и с перьями на головах. И старательно подмазывали свой убойно-яркий макияж.
— Тут потише немного и можно нормально поговорить, — сказал Василий, кивая мне на один из свободных стульев. — Давай уже, выкладывай, что там у тебя…
Ага, — я приземлился на стул и упер кулаки в колени. — В общем, у меня два вопроса. Точнее, один вопрос, а другое — не совсем.
Я по-быстрому изложил результаты своей поездки в Питер, не особо вдаваясь в подробности. И перешел, собственно, к просьбе Натальи Ильиничны. Мол, такое дело, хорошая женщина желает подзаработать на дачку, и нет ли у Василия каких идей, как ей можно в этом деле помочь.
— Ох уж эта мне Наталья Ильинична… — покачал головой Василий. — Головная боль одна с ней работать…
— А что такое? — спросил я.
— Да, понимаешь, я же пытался уже к ней подкатить с этим делом, — поморщился он. — «Буревестник» — он же даром никому не сдался, стоит там, как прыщ среди частного сектора. Устроил там у нее разок что-то, денежек отвалил нормально. Так она давай права качать. Мол, что это еще за девки на сцене, жопы из-под платьев сверкают. У меня тут приличное заведение, а не притон какой. В общем, весь мозг мне съела чайной ложкой. В прошлом году дело было. Я как-то вывернулся полюбовно тогда. Но решил, что не сунусь больше. А в тот раз ты грудью эту амбразуру прикрыл, так вроде нормально все получилось. Ну, с «Папоротником”-то.
— Так я и сейчас прикрою, — пообещал я.
— Эх… — Василий почесал подбородок и снова поморщился. — С одной-то стороны, можно и помочь дамочке, с другой… Ну не устраиваю я комсомольских собраний и пионерских сборов! Не пойдут на такое новокиневцы, наелись уже по самые гланды. А она, видишь ли, идейная…
— Да уж, — хмыкнул я. — У меня была идея устроить там концерт музыкантов-инвалидов, но это вряд ли ей поможет дачку купить.
— Инвалидов, говоришь? — цепко прищурился Василий. — А что это ты вдруг про инвалидов-то вспомнил?
— Да есть у меня один знакомый, — сказал я. — Попал в неприятную историю, осадочек остался. На гитаре играет, как бог… Ну ладно, как зам бога по игре на гитаре. Вот я и подумал, что неплохо было бы что-то такое устроить, знаешь, ламповое, камерное. Только народ на такое валом точно не пойдет.
— Мероприятие для инвалидов? — раздался вдруг незнакомый басок над самым ухом. — А давай-ка с этого места поподробнее, волосатик!
Глава 22
Вокруг нашего с Василием стола образовался кружочек заинтересованных лиц. Миша Ковригин, который сначала представился как Михель Коврига. Квадратный такой мужик, лысый, как коленка, начисто лишенный шеи. А лицом похож на гладко выбритого йети. Снежана, вертлявая девица с длинными, постоянно шевелящимися как пиявки губами. Сначала я подумал, что ей лет девятнадцать-двадцать, очень уж капризно-детское у нее было выражение лица. И одета она была как остальной кордебалет - в блестящее длинное платье с разрезом на все бедро и перья на голове. Но по разговору стало ясно, что она относится к той категории женщин, которые до старости девочки. И лет ей точно не двадцать, а как минимум, тридцать. А то и все сорок. Но самым забавным во всей этой компании был третий перец - транссвестит. Ну или как там называются парни, переодетые в девиц? Вечно я путаюсь в терминологии… В общем, сначала к столу, вихляя худым задом, подошла девица в пышном рыжем парике и жутчайшем вульгарном макияже, но потом она стянула с головы парик, сунула в зубы сигарету и резко превратилась в мужика. С чулком на волосах и макияже, конечно, но перепутать было нереально. Леша, он же Марианна. Кстати, я даже смутно знал на самом деле этого парня. В начале двухтысячных он все еще был звездой кабачных сцен Новокиневска, пока где-то в девятом или в десятом году не эмигрировал не то в Эквадор, не то в Аргентину. Его похождения очень любили смаковать желтые газеты. А Леша-Марианна был рад стараться - дрался, устраивал дебоши в самых неподходящих местах. И еще его регулярно застукивали самые разные мужья в постелях своих ветренных супружниц. Один такой рогоносец даже во всеуслышание клялся, что переломает этому извращуге ноги. Чем кончилось - не знаю, следил невнимательно. Может, ничем. А может Леша-Марианна из-за этого и сбежал аж в Латинскую Америку.