— Так куда его было-то? — принялся оправдываться здоровяк.
— Так смотреть, сука, за ним нужно было, уроды! Лавэ за бухло бросишь в кассу!
— Бугор, да я тут причем? — возмущенно произнес бандюк.
Я с довольным видом наблюдал за перепалкой двух гребаных ублюдков. Когда враги собачатся — это только на руку.
— Ты че такой жмотяра, Министр? — Я показательно поковырялся в носу и, выудив засохшую соплю, стрельнул ей в сторону озлобленных «поклонников» моего «творчества». Жаль, не долетела. — Подумаешь, выпил пацан немного для повышения настроения. Так вы же ему его и поломали!
Министр со своим подручным даже опешили от такой неслыханной наглости. Пьяный похищенный сопляк их не то, чтобы не боялся, он откровенно нарывался на грубость. Такого не мог позволить себе никто из окружения авторитета. За выходку, куда менее борзую, Министр закапывал иных в ближайшем перелеске. И от таких непоняток криминальному боссу становилось совсем не по себе. Да еще и это обострившееся чувство опасности…
— Ну, че, арестанты, сбацать вам еще, пока лабух при памяти? — Я закурил и сплюнул прямо на пол.
— Э-э-э… — только и смог выдавить подручный Министра, тоже пребывая в полном недоумении. В его куцых мозгах до сих пор не укладывалось происходящее в катране. Этот сопляк, похищенный сегодняшним утром, должен был сейчас ползать на пузе и целовать их с Министром башмаки, вымаливая свою никчемную жизнь. А он, в противовес всем ожиданиям, нагло скалиться. Да еще и дорогое бухло вылакал! Плати за него теперь!
— Я так понимаю, молчание знак согласия? — Приподнявшись, я демонстративно затушил окурок о полированную стойку бара и вновь устроился на табуретке, вооружившись на этот раз гитарой. — Поехали! Раз-два-три!
— Я лежу на хирургическом столе пластом,
Два раненья огнестрельных в теле молодом,
Голова прострелена контрольным выстрелом.
Уже светает…
Подлетевшие в воздух барабанные палочки самостоятельно выбили ритм, и к присоединилась молчавшая доселе «Ионика». Ну вот, совсем другая музыка выходит! От подобных фокусов у бандюков вытянулись лица, но они продолжали неподвижно сидеть. А что творилось у них в котелках, я легко мог прочесть по их застывшим физиономиям — полный раздрай, сомнения и испуг. Хотя Министр его тщательно прятал.
Опознали родственники, близкие, друзья
Труп остывший с номерком на пальце — это я.
И жена в истерике — беременна она.
Вот так бывает…
А все начиналось так красиво и легко:
Дембельнулся с армии совсем не так давно.
Ни образованья, ни работы — ничего.
Лишь цель подняться…
Подтянули старые приятели к себе,
И мутил под крышей много криминальных тем,
Но в один обычный день случился беспредел…
Бессмысленны слова и не нужны.
Бессмысленна была такая жизнь.
Оставив только боль в горьких слезах
И вечную любовь… в сердцах…
Бессмысленны слова и не нужны.
Бессмысленна была такая жизнь.
Оставив только боль в горьких слезах
И вечную любовь… в сердцах, в сердцах…
— Охренеть! — прошептал бугай, судорожно вцепившись руками в столешницу. — Это же про меня…
А теперь по кладбищу несут гроб на руках,
Девушки, рыдая, раскраснелись все в слезах,
И оркестр знает свое дело на жмурах,
Паф-пиф играет…
Опустив в могилу, гроб засыпали землей,
Памятник из мрамора воздвигнули братвой,
Эпитафия о скорби золотой строфой:
Бессмысленны слова и не нужны.
Бессмысленна была такая жизнь.
Оставив только боль в горьких слезах,
И вечную любовь… в сердцах…
Бессмысленны слова и не нужны.
Бессмысленна была такая жизнь.
Оставив только боль в горьких слезах,
И вечную любовь… в сердцах…
Бессмысленны слова и не нужны.
Бессмысленна была такая жизнь.
Оставив только боль в горьких слезах,
И вечную любовь… в сердцах…