- Вот видишь! А ведь на самом деле ни этих героев, ни их мира не существует.
- Но мы ведь не в книге!
- Откуда ты знаешь? Почему ты так в этом уверен? И потом, книгу я привел тебе для примера. На самом деле это может быть что-то более сложное, но похожее по сути.
- Но тогда нам ничего не изменить! - Лекер в отчаянье машет длинными руками. - Тогда все-все-все напрасно! Все предопределено! Ведь тогда все уже написано! А писатели - это и есть Хозяева.
- Не обязательно написано, - возражаю я. - А что, если наша «книга» только и пишется как раз в этот момент? И ничего еще не предопределено. Конечно, писатель задумал определенный сюжет, но он ведь может его еще и изменить. А что, если мы, «книжные герои», тоже можем в какой-то мере повлиять на решение «писателя»? Я ведь тоже, кстати, пишу иногда... Так вот, когда я пишу книгу, порою случается, что герои начинают вести себя очень непослушно. Они словно бы начинают жить собственной жизнью, ломая зачастую придуманный мною сюжет... Я поделился как-то этим с одной журналисткой, писавшей заметку о моей новой книге. Она вряд ли поверила, подумала, что мужик просто рисуется перед ней, выпендривается, но условия игры приняла, даже назвала статью: «Когда герои автору перечат». И вот сейчас я думаю: а вдруг это правда?
- И что тогда?
- Тогда у нас есть шанс!
Глава № 8.8
Сначала я воспринял эту идею исключительно в качестве литературного приема, сюжетного хода. Герой моего нового романа, писатель-фантаст Алексей, оказывается в странном и страшном мире и встречает там товарища по несчастью - инопланетянина Лекера. Еще им повстречалась там очень необычная девочка, имеющая отношение к не мене необычным Хозяевам, то да се - это все сюжет, фигли-мигли... Главная моя идея состояла в том, что Алексей оказался втянут во всю эту передрягу во время написания романа, причем, герой его книги, Саня, - тоже писатель и, разумеется, также что-то пишет. А суть идеи: каждый описываемый мир - настоящий, он живет в тот момент, когда перо писателя касается листа бумаги. И во вновь созданных мирах тоже есть свои писатели, которые ваяют свои вселенные - кто лучше, кто хуже... Остается открытым вопрос: кто же создает самый первый мир? Зачем и почему возник он?
И вот мой герой-писатель Алексей предполагает, что он существует в таком же точно придуманном и написанном кем-то мире; причем, он выдвигает гипотезу, что пишет о нем книгу кто-то из тех, о ком пишет он сам! И, чтобы избежать неминуемой гибели - собственной и этого инопланетного чудика Лекера, - он решает в своем романе изменить ход событий, заставить своих героев-писателей написать о нем самом по-другому. В общем, идея достаточно бредовая, я чуть не запутался в этих «матрешках».
Кстати, о матрешках. Не люблю их с детства. Просто не выношу! Очень яркое воспоминание: мне года три-четыре, я впервые увидел матрешку и расплакался. Меня просто напугала своей нелепой формой эта уродливая деревянная кукла - ни рук, ни ног... Когда же я узнал, что внутри их - целый выводок, испугался еще больше. А когда матрешки выстроились передо мной в ряд, я совсем разрыдался - никак не мог взять в толк: если все они входят друг в друга, то почему самая первая никуда не помещается, и почему в самой последней ничего нет? По моей детской логике первая и должна была скрываться в последней! Но это никак не получалось и казалось мне очень нелепым и донельзя обидным. Мне казалось, что матрешки издеваются надо мной. Играют.
- Зачем сделали этих матрешек?! - размазывал я по щекам горькие слезы.
- Как зачем? - удивилась мама. - Чтобы ими играть. Смотри, какие они разноцветные, красивые, яркие. Погляди, как они улыбаются!
- Нет, - не унимался я. - Ты неправильно сказала, мама! Не чтобы ими играть. Они тоже играют нами. И они не улыбаются - они смеются!
Нелюбовь к матрешкам непроизвольно перенеслась позднее, уже в начальной школе, к цифре 8, своей формой напоминавшей мне матрешку. Я всегда ожидал от этой цифры какого-нибудь подвоха, а когда в более старших классах узнал, что лежащей «на боку» восьмеркой обозначают бесконечность - убедился, что мои наихудшие ожидания оправдались. Бесконечность я ни понять, ни принять не могу и по сию пору.
Вот и теперь матрешки сыграли со мной злую шутку. Я писал роман, а меня подспудно что-то тревожило... Наконец я понял, что. В романе-то у меня получилось все гладко: один из писателей-матрешек «нижнего ранга» написал-таки хорошую концовку приключениям Алексея и Лекера, - так сказать, спрятал в себя самую большую матрешку. Но... До меня вдруг дошло, что на самом-то деле написал это я! Стало быть, я и есть эта самая большая, первая матрешка? Или... Вот тут-то мне и стало по-настоящему страшно, как тогда, в детстве.