Я решил, что бабушка с дедом уже приободрились, и приготовился выложить им свой план.
Мне хотелось свозить их в Палаву. В Палаву, куда они брали меня каждое лето, которое я проводил у них. Мы бродили по холмам, и я, еще ребенок, выискивал места, где перистый ковыль колышется, как море, или спускались на велосипедах вниз, к Мушовскому водохранилищу — там дедушка учил меня плавать, бросая мне в воду, словно собачке, теннисный мячик, а потом покупал в награду жареные лепешки и желтый лимонад, в котором тонули осы.
Но не успел я еще и рот открыть, а бабушка уже достала карты. В карты мы играли, сколько я себя помню, — в основном в рамми, расплачиваясь за проигрыш десятигеллеровыми монетами, пока их не перестали выпускать. Дедушка играл осторожно, сразу сбрасывая комбинации, чтобы сильно не проштрафиться, а вот бабушка любила побеждать с блеском: она держала карты в несколько рядов, ничего не выкладывая, и заканчивала игру лихо, в один присест — или же наоборот не могла наскрести монет, чтобы расплатиться за проигрыш.
Я потянулся к потрепанной колоде, якобы растасовать карты, и как бы невзначай предложил:
— Может, лучше съездим в Палаву?
Бабушка с дедом уже давно, кроме поликлиники, никуда не ездили и ездить не желали. Они переглянулись, и дедушка переспросил:
— В Палаву? Но ты же знаешь, что мы теперь плохо ходим.
— А вам и не придется. Мы просто прокатимся туда и обратно.
— Яник, давай лучше дома побудем, — вступила бабушка. — Я когда за эклерами выходила, на улице сильно дуло. Дедушка может простыть. Мы так рады, что ты к нам приехал, давай просто тут посидим.
— Бабушка, у меня ведь не кабриолет. А в машине дедушка не простынет.
Они снова переглянулись, и дедушка буркнул:
— Бензин только тратить…
— Тратить, значит?! — для виду рассердился я. — Я хочу свозить вас в Палаву, вот и все! Помните, как мы ездили туда летом? И купались у Мушова? Теперь моя очередь показывать вам эти места. Ну, когда вы их еще увидите?
Ненадолго воцарилась тишина, бабушка с дедом будто и впрямь погрузились в воспоминания, а потом дедушка произнес:
— Как такое не помнить? Я и с учениками сколько раз туда ездил.
Тут в нем снова проснулся географ, и он добавил, даря мне надежду на успех:
— Оттуда весь Венский бассейн виден как на ладони.
— Ты же, кажется, служил в Микулове? — подлил я масла в огонь.
— Да, оттуда мы грозили кулаками австрийцам… А потом с юга пришли венгры, с севера — поляки, с востока — русские[27].
— Ну так что, едем?
Бабушка смотрела в окно, словно не желая участвовать в разговоре, и дедушка обратился к ней:
— Итушка, может, съездим еще разок?
Его голос звучал почти умоляюще.
Я еще даже эклер не доел, а из ванной уже донеслось жужжание дедушкиной электробритвы. Он опять вытягивал по-птичьи шею, чтобы кожа под подбородком натянулась и лезвие захватило короткую и жесткую седую щетину. А потом дверь ванной распахнулась, прихожая наполнилась запахом одеколона, и в нее, словно медуза в облаке чернил, выплыл пожилой господин. Он сделал три шага в сторону зеркала, достал из заднего кармана брюк гребешок и причесал свои белые волосы. Так он поступал каждый раз, когда собирался выйти из дома, даже если нужно было просто вынести мусор или зарезать кролика. Где-то внутри дед по-прежнему оставался высоким стройным красавцем, который привык задавать тон и очаровывать всю учительскую.
— Не знаешь, где моя оранжевая жилетка, которую ты вязала? — спросил он у бабушки, открыв свой шкаф с одеждой.
— Он и в гробу себе станет галстук поправлять… — подмигнула мне бабушка и отправилась на поиски жилетки.
Вскоре она появилась в новой юбке и колготках и принялась искать туфли, которые налезли бы на ее ноги с распухшими косточками.
Осторожно, держась за гладкие перила, мы спустились вниз по ступенькам. Я обошел машину, чтобы помочь бабушке усесться на заднее сидение, а дедушка тем временем устроился впереди.
Оказалось, что увидеть другой район Погоржелице для них уже событие.
— Сколько тут всего понастроили! — удивлялся дедушка, неотрывно глядя на новые цеха и склады, — он словно очутился в городе, где не был уже лет пять.
— А туда я ездила на велосипеде во Власатице, — сказала бабушка, указывая на дорогу, тянущуюся вдоль фазаньей фермы.
Дед преподавал в средней школе, а бабушка учила первоклашек читать и писать. В последние годы перед пенсией она разъезжала на велосипеде по окрестным деревням, где замещала молодых учительниц, которые, едва взяв указку в руки, тут же отправлялись в декрет, и вместо них учила детей прописи: на восьмом месяце выводить букву В, а на девятом — Д.
27