В ванной кто-то возился, поэтому мы прошли через комнату Итки и наконец оказались у Нины. Ее жилище выглядело явно временным. На подоконнике в бутылке от вина красовалась гербера, на батарее сушилось нижнее белье, окно вместо штор было занавешено куском ткани. «От прохожих», — прокомментировала Нина. В комнате стояли старенький стол, шкаф, две кровати и «Билли», в смысле — дешевый стеллаж из «ИКЕИ», который служил Нине одновременно комодом и шкатулкой для украшений. Кровати располагались вдоль разных стен, словно сторонясь друг друга. Вторая принадлежала какой-то словачке, студентке с отделения искусствоведения, о которой я был уже наслышан. В середине недели соседка сообщила Нине, что уедет на выходные, — но кто же тогда заперся в ванной?
— Вечно она копается. Ей надо было не на искусствоведа, а на косметолога пойти, — сказала Нина с ехидцей в голосе, показав на акварельный рисунок, висящий над кроватью: синее небо, небрежно перетекающее во что-то похожее на лавандовое поле.
Возле кровати словачки обретались и другие вторичные половые признаки Прованса: цветочный ящичек из белых реек, вид Арля и плетеная корзинка с розовыми и лиловыми свечками.
— А кто тебе герберу подарил? — поинтересовался я.
— Сама купила, — ответила Нина. — Бутылку, в которой она стоит, если хочешь знать, я выпила тоже сама, когда мне было паршиво.
— Ты серьезно?
— Ну ясное дело, — засмеялась Нина, видимо, позабавленная моим легковерием.
Покинув наконец ванную, словачка протянула мне руку так, будто здоровалась с пришельцем на заброшенной космической станции.
Мы с Ниной решили, что не станем мешать ей собирать вещи, и отправились погулять по центру. Оломоуц я знал как турист: еще в детстве я приезжал сюда с дедушкой, потому что непременно должен был увидеть места, где давным-давно, почти тысячу лет назад, находилась единственная во всей округе резиденция епископов, а в не таком уже далеком прошлом — советская военная база. Я был рад, что в придачу к Нине мне достались декорации этого полусонного города, который в будни изо всех сил старался соответствовать журналистскому клише и выглядеть, как ганацкая столица[32], но на выходных больше походил на ганацкую гробницу. В будни здесь возникал волнующий контрапункт между бесконечными толпами студенток филфака и педфака и католиками в сутанах и монашеских рясах, но по субботам и воскресеньям город словно вымирал. «Полная глухомань», — говорила Нина.
Мы спустились в парк по лестнице внутри крепостной стены — скорее даже не лестнице, а зловонному проходу с разбитыми ступеньками, стены которого были в несколько слоев покрыты граффити. Лучше згореть, чем угаснуть, — робким фломастером процитировал кто-то Курта Кобейна, но какая-то прилежная студентка богемистики безжалостно прокляла это несчастное «з» корректорским значком и надписала сверху «с», так что экзистенциальный возглас превратился в упражнение на правописание, а подающий надежды альтернативщик — в безграмотного балбеса. Помимо граффити, стены были усыпаны предложениями разнообразных эротических услуг с номерами телефонов, и у меня в который раз за день мелькнул в голове вопрос, переспим ли мы сегодня с Ниной. Этого до сих пор так и не случилось.
Для меня секс никогда не был чем-то само собой разумеющимся, в моей кабине управления не была подключена функция автопилота. Как будущий социолог я провел глубинные интервью со своими сокурсниками по Академии музыкальных и сценических искусств и факультету социологии и в итоге выяснил, что существует два типа мужчин. Первых притягивают любые женщины — просто потому, что это женщины и у каждой между ног таится одно и то же. И именно поэтому мужчины второго типа выбирают женщину, исходя из того, чем она отличается от остальных. Я явно принадлежал ко второму типу, всякий раз выбирая слишком тщательно. Одна девушка как-то сказала мне, что у меня в штанах привередливый нос. «Страшно подумать, что у меня тогда на лице», — ответил я, чтобы хоть немного спасти ситуацию. Да что уж там говорить, новая мужественность — концепт, конечно, симпатичный, но он не всегда избавляет от чувства вины тех, кто не трахает сразу все, что движется.
32
…