Я был старше их лет на восемь — вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя представителем другого поколения, хотя между ними и мной не было принципиальной разницы.
Я дважды обошел атриум и, взяв кофе в автомате, вернулся к компьютеру. Под клавиатурой лежали материалы для просеминара, который мне как аспиранту приходилось вести. На этой неделе мы разбирали Фуко. Среди студентов был один незрячий. И когда я спросил, почему иногда интереснее изучать знание о какой-то вещи, чем саму вещь, именно этот студент ответил: «Потому что наше знание о вещи — это и есть ее сущность».
В рамках семинара о Фуко это было прекрасное замечание, но теперь, сидя в поезде, который вез меня на похороны Балабана, я вспомнил те слова и усмехнулся: когда в жизни случаются действительно серьезные вещи, им все равно, что мы о них думаем.
До похорон в Остраве мне еще предстояло выступить на каком-то семинаре творческого письма в оломоуцком университете. Когда я сошел с поезда на вокзале в Оломоуце, утро все еще не кончилось. Пассажиры устремлялись по подземному коридору в сторону вокзального вестибюля и оказывались лицом к лицу с теми, кто стоял перед табло отправления и караулил, пока высветится номер их платформы. Со стороны могло показаться, что это такая игра в «гуси-лебеди», а обе команды здесь — только лишь друг друга ради. Впрочем, прибывшие быстро миновали ожидающих и выпорхнули наружу, провожаемые равнодушными взглядами голубей, примостившихся под крышей внутри вокзала.
Я направился на кафедру богемистики. В моей душе расцвел бутон, и мир вдруг стал похож на сон, — гласила выведенная черным маркером по белому кафелю надпись, которую я прочел, справляя нужду перед тем, как идти на семинар.
В аудитории за столами, составленными буквой «П», сидело человек пятнадцать студентов — в основном первокурсники и второкурсники. Пока преподаватель меня представлял, я раскладывал на кафедре книги и распечатки студенческих рассказов и оглядывал собравшихся. Большинство девушки, но было и несколько парней, которые на первый взгляд вполне соответствовали привычному, слегка уже замусоленному представлению о слушателе филологического факультета. Студентки выглядели скорее как школьницы, чем как женщины, вступающие во взрослую жизнь, их внутренний мир еще не отразился на их лицах, да и внешний не успел оставить там особой печати. Одна девушка была хрупкая и тощая, с колечками кудряшек, благодаря которым она занимала чуть больше места в пространстве; другая чересчур увлекалась черным цветом разной степени застиранности. Справа от кафедры сидела блондинка в красной футболке и с диковатым каре — спереди волосы были намного длиннее, чем сзади, так что по плечам ее скользили два острых угла. Помимо нее мое внимание привлек еще парень с умным, несколько ироничным взглядом, в футболке с надписью Eat pussy not animals.
Преподаватель упомянул, что мой сборник рассказов «Этюд в четыре руки» был недавно номинирован на премию Иржи Ортена[6]. Блондинка трубно зевнула, словно в жизни нет ничего скучнее «молодого писателя, который ради нас проделал такой путь», как торжественно заявил профессор.
Рассказы, прилетевшие накануне мне на почту, за одним-двумя исключениями ничего из себя не представляли. Парочка жутких автокатастроф, немного секса и случившееся в оломоуцкой церкви чудо, суть и смысл которого так и остались невыясненными. Хотя тексты эти писали богемисты, в них собралась богатая коллекция орфографических ошибок, а стиль сочинений не раз заставлял меня подозревать, что возникло какое-то недоразумение и я получил на почту домашние задания по чешскому как иностранному.
И все-таки мне было любопытно, кто из студентов какой рассказ написал, и я исподволь соотносил лица с текстами. Каждый из них я коротко комментировал, и временами из этого рождалась вымученная дискуссия. Широко зевнувшая блондинка оправдала мои ожидания: она действительно оказалась самой языкастой.
По крайней мере так было до тех пор, пока не дошла очередь до ее рассказа.
— У меня было мало времени, — сообщила она, прежде чем я успел что-то сказать. — Я писала это в последний момент.
Мне сразу вспомнился ее мейл.
— Ага, так значит, это вы отправили мне письмо без темы, без обращения, без текста и без подписи. Видимо, все силы ушли на рассказ?
— Еле-еле смогла вложение прикрепить, — ответила блондинка, и по аудитории пронесся смех.
В рассказе говорилось об обиде, нанесенной героине учительницей гимназии; правда, там еще и отец замешался. Взяв эти две страницы, я прочитал свой накарябанный внизу комментарий: ТЕКСТ САМОСТОЯТЕЛЬНЫЙ, МЕСТАМИ ДАЖЕ САМОБЫТНЫЙ, НО ХАЛТУРНЫЙ.
6
…