— Это спорт, — промямлил я, — мне это нравится… Так многие делают!..
— Знаю, что многие, — сказал Черноярцев, — я с тобой сейчас говорю. Многим — свой черёд.
— Что вы от меня хотите? — Тряс-то уже прошёл, а помутнение осталось; ощущение какого-то бреда…
— Ты ведь убийца, — строго сказал Черноярцев, — а тюрьмы-то как — не боишься?
— Убийца — это тот, кто людей убивает! — возразил я.
— Вот й говорю: тюрьмы, значит, не боишься… Значит: людей — ни-ни, а прочую живность — пожалуйста. В ошмётки! Так чтоб кровь — фонтаном!..А по какому праву?
— Человек — венец природы…
— Это тебе кто-то сказал, мальчик, или ты сам придумал? — Он смотрел на меня, как на заплутавшего в степи идиота.
— Да это вообще… везде… — попытался я аргументировать свои позиции. — Закон природы: сильный пожирает слабого.
— Ты — сильный??! — Черноярцев снова захихикал. — Ты мне про силу не говори, а то ведь я могу и медведку позвать, ну, а ружьё-то твоё — тю-тю. А? Хочешь — позову? Он тут, рядом…
Мне стало нехорошо. Я понял: он позовёт, с него станется!.. Вот влип…
Тут Черноярцев уставился на меня… так уставился, будто через глаза — в глубину зашагнул. А потом начал выдавать всю мою биографию, словно анкету заполнял. И то, что семьи нет… и что пить — не пью… и что — инженер, работаю там-то… что читаю мало… что характер добродушный… и т. д. и т. п…Потом говорит:
— Да… Ну и что с тобой делать, терновый венец природы?
Я молчал. А чего тут скажешь…?
— А ну пошли, — говорит. Ухватил меня за руку и поволок в сторону болотца.
Остановились на краю болотца. Я стою, дурак дураком, жду, что будет. Черноярцев хлопнул в ладоши, прислушался, хлопнул ещё раз…Из ельника появился медведь. Здоровый! Я зашарил на поясе, где у меня висел охотничий нож, и обнаружил, что ни пояса, ни — соответственно — ножа на мне уже не было.
Медведь шёл прямо на меня; неспешно шёл. Я стал пятиться. Он идёт — я пячусь, он идёт — я пячусь…, а он — идёт и идёт! Но пятился я недолго: через несколько шагов свалился в болото. Заорал, забарахтался и как-то уж очень быстро стал тонуть.
…Вроде бы я даже утонул, но не было ощущения смерти. Вместо этого — меня закрутило, замотало и началось такое, что это такое я помню до последней чёрточки и по сей день.
Сначала меня обхлестнули яркие (всех цветов!) шелковистые водоросли. Они обмотали всё тело, образовав подобие кокона. Я бился в коконе, пытаясь разорвать, разрушить его, но стенки были прочными, хотя и податливыми, упругими. Потом кокон распался и вынесло меня в ночь, на опушку леса.
Яркая луна. Безветрие. Тёмные, строгие деревья. Тишина…И из тишины — прямо из воздуха, со всех от меня сторон — стали появляться звери и птицы: зайцы, волки, белки, лисы, тетерева, утки… Я уже знал: это — все те, кого я убил за свою недолгую (недолгую, но — жестокую…) жизнь. Появлялись не только убитые мной, но и их отцы, матери, дети, возлюбленные… Столько страдания, боли, тоски, сколько я видел в их глазах — и океан бы в себя не вместил! И это я, я один принёс им беду!
Звери не собирались мне мстить, не собирались меня убивать… Они пришли (все, кто пришёл) посмотреть на меня, взглянуть мне в глаза.
«ГОСПОДИ, — подумал я, — пусть всё, что происходит сейчас со мной, будет смертью!..Да какое у меня, сотворившего всё это, право на жизнь?! Да и какая у меня, подонка, может быть теперь жизнь??!!»
Я катался по земле, плакал, даже выл. Очень многое во мне, о чём я прежде и не задумывался, оказалось перекрученным и смятым.
…Кто-то дотронулся до плеча. Я поднял голову и увидел маленькую, очень милую лису с запёкшейся на боку раной. Лиса посмотрела на меня — внимательно-внимательно — и отбежала в сторону, качнула хвостом. Стало понятно: нужно идти за ней.
Мы шли, очень долго шли… Сначала под ногами была трава… потом — песок… потом — захрустел снег… Мы остановились на обрыве; внизу — насколько хватало глаз — пропасть.
Лиса махнула головой в сторону пропасти и выжидательно посмотрела на меня. Я не шевелился, осознавал… Она махнула головой ещё раз, посмотрела (ласково, грустно…), вздохнула и, повернувшись, ушла…Я перекрестился и прыгнул в пропасть.
…Открыл глаза. По глазам полыхнуло солнце. Возле меня сидел, заунывно бормоча, Черноярцев. Одежда была мокрой, но находились мы уже вдали от болота, — почти что рядом с деревней, где я остановился.
— Черноярцев, — позвал я его, — вы простите меня…
— Меня зовут Михаил. Можно — Миша. И лучше всего — на «ты».
— …Миша, мне сейчас очень плохо…
— Так это-то и хорошо, что сейчас тебе плохо. С днём рождения, милый мой!