— Ну, я-то здесь по своим делам. Скоро закончу — уйду.
— Ты-то по своим, а они? Те два молодых человека, которых мы встретили у выхода…
— ?
— Волосатенькие такие, худенькие…
— А! Валера и Игорь.
— Так вот: они уже с печатью. С печатью, если не физической, то уж (а это страшно!) духовной смерти. И не они одни. Нет, маэстро, это гиблое местечко…Пойдём, кстати, отсюда; отнеси кружки и пойдём.
Черноярцев повёл меня через частные дома к пустырю (я ещё не знал тогда, что этот пустырь — Долина Тёплых Туманов). Он повел меня берегом реки…
Мы шли, никуда не спеша, разговаривая обо всём, что попадалось на глаза: об ивах, облаках, пустых консервных банках, жучках… Шли себе и шли… Шли, пока не уткнулись в небольшой пригорок с возвышающимися над ним двумя молодыми липами с переплётшимися ветвями. Черноярцев остановился.
— Ты свободен сегодня ночью?
— Да… Да, конечно.
— Приходи сюда. К трём часам.
— Именно к трём?
— Именно.
— Хорошо.
— Тогда — до ночи. Сейчас мне нужно идти.
— Ладно. Пока.
Я повернулся и ушёл.
По дороге — то и дело — лезли в голову мысли о театральной студии. Мне там было не то что бы уютно, но — без явного дискомфорта. Были среди студийцев и люди, к которым ощущалась искренняя симпатия…Да, это была, скорее, пародия на искусство, но — не унылая, без надрыва. А может быть, всё проще: я слишком увлёкся своими расчётами и маленькими экспериментами…? не заметил? Или — Черноярцев сгустил краски?..
(Я ушёл из студии через несколько месяцев, уже убедившись, что Миша прав. Но, помимо того, мне довелось — через определённые отрезки времени — ещё дважды побывать там.
Студия стала уже бюджетной организацией, с громким названием «Муниципальный Театр Русской Драмы», и я оказался в этой драме на должности завлита. Кошмар! Без преувеличений: жадная до чужой энергии ароматная клоака, беспардонно калечившая и тупившая! Несмотря на некоторую привязанность к зарплате — продержаться утерпелось только три месяца.
Во второй раз — пригласили поставить спектакль. Это было интересно! Подумалось: вдруг встряхну всю эту пакостную жижицу, отмою от неё, приведу в чувство! Нет, не
отмыл и не привёл… Куда там…)
В три часа я был у пригорка. Накрапывал дождик. Миша появился со стороны… (Да не знаю я, откуда он появился! Как всегда — невесть откуда…)
— Пошли.
— Куда?
— Вон под те деревца.
И мы вошли под сросшиеся деревца…
…ГОРОД. Это был тот же самый город — город Тула, только совсем (совсем-совсем!) безлюдный.
Непонятно какое время года… По сухим холодным улицам, мерцая, неспешно прокувыркивались обрывки газет, окурки, рваные пакеты, куски каких-то тряпок. Ночное небо — ясное, спокойное, но — совершенно беззвёздное. Фасады домов накренились и даже — как будто — переливались; от них исходило свечение: мягкое, многоцветное, наполняющее дома до последнего пятнышка-штриха… до последней прощелинки… Фонари, запрокинутые лампами в небо, отливали сиреневым…
— 1^е мы, Миша?..
— Ты что, не узнаёшь свой город? — …улыбнулся, глядя на меня с подчёркнутым удивлением.
— А где люди?..
— А что им тут делать? Нечего им тут делать! Это пространство твоего города без людей. Пошли, пройдёмся, пока есть время; нас сюда пустили совсем на немножко…
Я шагал по ворсистому, словно ковёр, асфальту и — от шага к шагу — нарастало ощущение, что город оборачивается вокруг меня, закутывает собою, поднимает — рассматривая и вглядываясь — на ладонях. Отовсюду — сверху, снизу, со всех сторон — слышался шёпот. Обрывки бумаги, какие-то нитки, паутина — порхая — прилипали к лицу и одежде, планировали в руки…; возникало понимание: с тобой знакомятся.
Из арки выскочила кошка. Остановилась, уставившись на нас с тревожным (как мне показалось) возмущением. Потом — мявкнула, подбежала к Черноярцеву и прыгнула — с разбега — к нему на руки. Зажмурилась.
— Это пространство, — сказал Миша, поглаживая кошку, — существует уже давно. Здесь перебывало много всего: городов, морей, пустынь…, катаклизмов, и вновь — городов. На этом месте. С очень-очень далёких времён. Со всегда…Всё собралось здесь, всё запомнилось. Ты закрой глаза, обеззвучься…
Я закрыл глаза, расслабился, глубоко вдохнул и — выдохнул…