он успокоился…
…лечу…лечу…лечу…лечу… лечу…! так хорошо!..
«пузатый (как маленькая планета…) и лёгкий (как дыхание любимого человека…) Воздушный Шарик — поднимался всё выше и выше…
поднявшись совсем высоко — он стал облаком… маленьким пушистым облаком, добрым и ласковым.
…и больше не опускался вниз… не поднимался вверх… он — был
…из года в год, из века в век, из судьбы в судьбу».
из глубины — голова…
из головы — глубина…
…тише!.. тише…
штормит.
лечу…..
… здесь собрались все те, кто любили друг друга, и никогда это место не было печальным.
я прижимаюсь лбом к стеклу: идут, издавна ожидаемые, давно желанные, идут, взявшись за руки, улыбаясь навстречу моей — в заоконье дрожащей — улыбке.
и двери пред движением их — распахнуты, и вхождение — вхождение не сквозь, но имеющее корни.
.. здесь нет дурной погоды и дурных слов, здесь нет вообще ничего дурного, что вхождается и без спроса рассаживается за столом вокруг мисок с горячей кашей, здесь ничто не губит, ибо то, что губить способно — пыублено в предрожденьи.
мы все вместе: мы, любящие и любимые, и друг другом, как и собой — полны, руки слиты с руками, и чистота жилья — С чистотой неба и земли…
стоит ли просыпаться?
…голос, и опять тот же голос, и опять — он. надо отозваться, надо пойти навстречу; встретить, понять, приголубить.
голос всё громче.
я лежу посреди многотравного, стрекочущего и гудящего поля, мне необходимо подняться, я очень стараюсь, стараюсь изо всех сил…
…лечу… мне очень хорошо!
куда бы полететь? ну, например — в эту сторону, или — в ту.
нет! только-туда… туда… туда… туда… туда…!
«я прохожу мимо залов, окна их — терпкий каскад огней, воздух плотный и топкий.
я высоко поднимаю ноги; мои движения — движения аиста, и клюв мой обременён фыркающим, сопящим свёртком: там ребёнок (не то что бы грудной младенец, но и не слишком далёкий от младенчества), я тихонько кладу свёрток у высоких сверкающих дверей, прилепленных к одной из зал, и — улетаю…
…нет, не задумываюсь о своём поступке, разве это поступок? это — то, что произошло…»
и приснились мне ВЫ, БЛИЗКИЕ…
ВЫ… кто-то из ВАС уже умер (давно умер…), кто-то — потерялся, канул (и дымные раскалённые полосы обозначили направленье ухода и границу промеж…).
но теперь: теперь мы были все вместе, и не вслаивалось между нами тягости и воровства, и не вслаивалось остудности и непониманья. а было, было: терпение и любовь, и притяжность великая, и бережность несказанная.
будто бы: мы собрались здесь для чего-то (чего-то безусловно важного» само собой разумеющегося), мы собрались, но не говорили ни слова, как-то оно и без того обходилось славно так… так радостно!
ох, не расходиться бы нам!..
но вот: пробуждение… и нежелание его принять; отталкивание, сопротивление.
и вновь: неумолимый, неумолимо однозначный его приход.
«сегодня я дерево: тонкое, юное, в зелёных крапинках вздувшихся почек, стою себе, раскинув ветви, подставив лицо крохотным редким каплям весеннего дождя.
вот и воробей уселся на мою ветку, вздохнул, перетряхнул крылышками, замер.
я осмотрелся вокруг, и, не заметивши ничего такого, что могло бы мне помешать, — заговорил с воробьем, он мне ответил, слово за слово — и образовалась у нас беседа (при взаимном ощущении приятности).
о, сколько я всего узнал!..Выяснилось, что капля дождя (а это знает любой птенец!) самые что ни на есть настоящие звёзды, вот только они мокрые и смешливые, потому-то сразу и не поймёшь что они такое, а ещё я узнал, что если подпрыгивать на одной лапке — можно раскачать Землю, раскачаешь ты её, подпрыгнешь повыше — и полетишь, а вдогонку тебе — Земля; летите вы рядышком: ветер гудит, облака невесть что выплясывают… и славно вам вместе! чудесно так!..а ещё но всего не перескажешь.
сегодня я дерево, и воробью это нравится; он осматривает меня со всех сторон, что-то бормочет… да нет, он уже не бормочет! — он камнем несётся к земле… в землю… и из земли — зелёным хохочущим фейерверком истекает, ширясь и трепеща, росток!
юное, тонкое дерево появляется рядом со мной! и хорошо и весело нам теперь, и никто не помешает нам, пока вот так — ветвь с ветвью соедини — летим мы между звёзд!»