Российский правозащитник Сергей Адамович Ковалёв прибыл в Грозный вечером 19 декабря. Он прошёл до пересечения улиц Московской и Ноя Буачидзе.
Пожилая женщина сидит на тротуаре с теми немногими вещами, которые ей удалось спасти из своей разбомблённой квартиры на четвёртом этаже. Рядом с ней лежат укрытые одеялом трупы сына и невестки, а некоторые прохожие бросают на них монеты, чтобы покрыть расходы на похороны{478}.
В интервью российскому телевидению он убеждал всех, что совершена трагическая ошибка.
Скорее всего, бомбардировки должны были вестись по военным целям, но они уничтожали дома простых людей. […] Как и любой другой народ, чеченцы имеют право ошибаться в выборе своих лидеров и идеалов, и это не даёт другим право обсуждать этот вопрос на языке бомб и взрывов{479}.
Сетования генерала Дейнекина на погоду, по-видимому, не следовало воспринимать всерьёз, потому что даже после того, как она заметно улучшилась за зиму, бомбардировщики продолжали кампанию, которую трудно было охарактеризовать иначе, как настоящую ковровую бомбардировку. При этом многое указывало на то, что руководство операцией, вооружение, военная техника и подготовка пилотов были далеко не на должном уровне.
Во время выступления в Думе 26 января 1995 года Ковалёв потребовал прекратить бомбардировки.
Грозный — это уже не город, а груда кирпичей между торчащими тут и там обгоревшими остовами зданий. Люди поселились в подвалах под ними{480}.
Он утверждал, что эта беспощадная война только усилит поддержку Дудаева чеченцами, независимо от того, поддерживали ли они его раньше{481}.
Вскоре российское руководство оказалось под давлением как международных организаций, так и собственного населения, и постепенно бомбардировки были прекращены. Но окончательный мирный договор — хотя и со значительными уступками со стороны России — был подписан только в 1996 году, после того как лидер повстанцев Джохар Дудаев был уничтожен ударом ракеты прямо во время разговора по телефону с депутатом Госдумы Константином Натановичем Боровым.
Бомбардировки в Чечне явно шли вразрез с нормами международного гуманитарного права. Конечно, они могли бы пройти при законодательстве времён Вьетнамской войны, но в 1977 году в нечёткие формулировки Женевских конвенций 1949 года были внесены важные поправки. Прежде всего это касалось 48-й статьи Дополнительного Протокола I:
Для обеспечения уважения и защиты гражданского населения и гражданских объектов стороны, находящиеся в конфликте, должны всегда проводить различие между гражданским населением и комбатантами, а также между гражданскими объектами и военными объектами и соответственно направлять свои действия только против военных объектов.
Закон распространяется на весь мир, равно на внутренние и на внешние конфликты. Поэтому военные действия, в которых отсутствует различие между гражданскими и военными целями, должны рассматриваться как военные преступления. Три года спустя был введен Дополнительный Протокол о запрещении или ограничении зажигательного оружия, который ещё жёстче ограничил применение зажигательных авиабомб:
Запрещается при любых обстоятельствах подвергать любой военный объект, расположенный в районе сосредоточения гражданского населения [городе], нападению с применением доставляемого по воздуху зажигательного оружия{482}.
В 2008 году был введён международный запрет на использование кассетных боеприпасов, хотя его до сих пор не ратифицировали ни США, ни Россия, ни Китай. При этом вопрос о ядерном оружии всегда оставался табуированным. Как и во время Женевской конференции 1949 года, в 1977 году США, Франция и Великобритания потребовали, чтобы переговоры велись исключительно по неядерному оружию. И это несмотря на то, что общий ядерный арсенал в то время был достаточно велик, чтобы уничтожить всё население Земли 690 раз. Кроме того, когда летом 2017 года Генеральная Ассамблея ООН большинством в 122 страны приняла договор о полном запрете ядерного оружия, все страны «Ядерного клуба» и многие их союзники — включая Норвегию — воздержались от голосования. На практике ситуация не изменилась.