Идея состояла в том, чтобы мобилизовать немецкий бомбардировочный флот, лететь «волна за волной» и одновременно атаковать Лондон и Париж — без остановки, до тех пор, пока все экипажи не будут сбиты или не свалятся замертво от усталости. Немецкие стратеги считали, что сильные пожары приведут к быстрому коллапсу исполнительной и государственной власти в обеих столицах, а затем и к оттоку остального населения. Планировали использовать так называемые электронные бомбы — новый тип зажигательных бомб, которые появились в апреле 1918 года. Они весили всего один килограмм, состояли в основном из магния и алюминия и нагревались до 3000 градусов, создавая пламя, которое невозможно было потушить. Тысячи таких бомб были уже доставлены на взлётно-посадочные полосы.
Неизвестно, читал ли Петер Штрассер Герберта Уэллса, но можно с уверенностью сказать, что он стремился идти до конца и поэтому настаивал на осуществлении массированной атаки Нью-Йорка. Однако эту идею отвергли офицеры, занимавшие более весомое положение в немецком верховном командовании, поэтому Штрассер в гневе покинул совещание.
Все было готово 23 сентября 1918 года. После наступления темноты первая волна из 36 полностью оснащённых бомбардировщиков должна была полететь на Лондон, а 45 ещё на Париж, но непосредственно перед взлётом начальник Генерального штаба генерал Эрих Людендорф отдал приказ остановиться{55}. Официальное обоснование случившегося — сильные осадки в течение месяца, пожар в городах мог не начаться, и вся операция провалилась бы. Но настоящая причина, вероятно, имела мало общего с погодой. Немецкое верховное командование просто утратило веру в то, что войну можно выиграть, даже с помощью «Плана огня». Вместо этого хотели начать мирные переговоры с союзниками, а это казалось совершенно невозможным после такой атаки.
После войны выяснилось, что и французы рассматривали свой вариант «Плана огня»: ещё в 1916 году французский офицер связи Жозеф-Эдуар Баре посетил Лондон, чтобы продвигать идею, что «эффективная бомбардировка открытых городов обеспечит быстрое прекращение войны»{56}. Учитывая дальнейшие события XX века, может показаться нелогичным, что британские власти так быстро отклонили это предложение.
Часть II
Межвоенный период
К 1918 году население всей Европы было измотано войной. Многие заразились испанским гриппом, болели в то лето и американские солдаты. Эпидемия испанки унесла больше жизней, чем сама война, которая погубила 17 миллионов человек. Тем не менее гражданское общество мало-помалу возвращалось к нормальной жизни и могло с удовольствием наблюдать зарождение фокстрота на танцплощадках и наслаждаться новыми фильмами о мускулистом и безгранично чувственном Тарзане — творении Эдгара Райса Берроуза. А ещё люди могли в спокойной обстановке пользоваться технологическими новшествами военного времени, такими как консервы, бритвы и гигиенические прокладки.
То была эпоха технологического оптимизма, также коснувшегося авиации. Во время войны противоборствующие стороны построили в общей сложности почти четверть миллиона самолётов. Тем не менее представление о движении воздушных масс — аэродинамике — было неполным{57}. Конструкторы плохо понимали, как проектировать крылья и фюзеляж, чтобы увеличить подъёмную силу и в то же время снизить турбулентность и сопротивление воздуха, а об обтекании вообще ещё не было известно. Но методом проб и ошибок, а также путём препарирования сбитых самолётов противника конструкторы придумали эффективные методы. И хотя основными материалами по-прежнему оставались дерево и льняное полотно, тугоплавкие металлы обеспечили заметное улучшение самих авиационных двигателей.
Патетично заявляя, что «война была огромным толчком для авиации», архитектор Ле Корбюзье, один из великих законодателей моды XX столетия, думал в первую очередь о бомбардировщиках{58}. Они летали всё выше и быстрее, разгоняясь до 200 километров в час, отчего им были почти не страшны ПВО или заградительные аэростаты. Кроме того, самолёты стали прочнее и манёвреннее, и они могли нести до нескольких тонн бомб на расстояния более тысячи километров.