— Мы можем вместе лечь в большую кровать? — спрашивает она.
— Конечно. Почему бы тебе не отвести Элли в мою комнату и не подготовить постель, чтобы я мог попрощаться с Энни и запереть дом?
Джулиана визжит, ничуть не уставшая, выпрыгивая из объятий.
— Пока, Энни! Пошли, Элли. Я говорила, что папочка разрешит нам пообниматься в его кровати.
Я качаю головой, когда они убегают в прихожую, как две подружки-воровки.
— Она не хочет обниматься. Просто использует меня ради кровати.
Энни усмехается.
— Она мастер манипуляций, а ей всего три.
— Я в ужасе от того, какой умной она будет, когда станет подростком, — хмыкаю я. — Как все прошло?
— Хорошо, как и всегда.
Энни — давняя подруга семьи, с которой я поддерживал связь после смерти родителей. Когда она узнала о Джулиане три года назад, то сразу воспользовалась возможностью помочь. Я неожиданно оказался в роли отца, а затем еще более неожиданно стал отцом-одиночкой, когда мать Джулианы отказалась от родительских прав. Энни находилась рядом, когда у меня никого не было, и стала важной частью семьи. Иногда кажется, что моя мать послала ее ко мне, потому что сама не могла быть здесь.
Энни надевает пальто, но прежде чем открыть входную дверь, поворачивается ко мне лицом.
— Ты же знаешь, что у тебя есть право на личную жизнь, Александр, — она понижает голос, бросив взгляд на прихожую. — Быть отцом не означает, что тебе не разрешается время от времени делать что-то для себя.
Я чувствую, как щеки краснеют, словно она видит во мне присутствие Арии.
— Я просто хочу быть рядом с Джулианой. Это мой приоритет.
— Так и должно быть. Но твое счастье тоже приоритет. Не позволяй чувствовать себя виноватым из-за этого. Родители сказали бы тебе то же самое, если бы были здесь.
Я притягиваю ее к себе для столь необходимых объятий.
— Спасибо тебе, Энни.
— Я просто хочу видеть тебя счастливым, — она прижимает ладонь к моей щеке. — Вот и все.
Я киваю.
— Я знаю.
Я смотрю на нее, пока та благополучно не оказывается в гостевом доме в нашем дворе, а затем отправляюсь в спальню, чтобы увидеть свою любимую девочку.
Джулиана раскинулась посередине кровати рядом с Элли — на подушке, как человек, кем себя и считает. Я останавливаюсь в дверях, грудь расширяется, а сердце замирает от увиденного.
— Как прошел день, папочка? — Джулиана трет шелковистый кусок ткани на одеяле. — Ты хорошо играл?
— Хорошо, — я падаю на матрас, отбрасывая кудри с ее лица. — А твой как прошел? Хорошо заботилась об Элли, пока меня не было?
— Ага. Энни дала держать поводок Элли, когда мы пошли гулять, — она морщит носик. — Но потом очень сильно покакала, и нам пришлось вернуться в дом за другим пакетом, потому что это был «два в одном».
Я запрокидываю голову назад и смеюсь.
— «Два в одном»? Это Энни так сказала?
— Ага. Это было отвратительно.
— Похоже на то, — я накручиваю одну из ее кудрей на указательный палец. — Ты хорошо помылась в ванне?
Джулиана закатывает глаза.
— Конечно, папочка. Я уже большая девочка. Я умею мыться сама.
— О, прошу прощения. Я так сожалею. Иногда забываю, какая ты большая, потому что в моей кровати кажешься такой крошечной. Может быть, если бы ты спала в собственной детской кроватке, я бы смог вспомнить.
Ее нижняя губа выпячивается.
— Но твоя намного лучше, чем моя.
— Наши матрасы совершенно одинаковые, просто моя больше, потому что я сам больше.
Она прижимается ко мне ближе, прижимаясь головой к груди.
— Просто я не хочу, чтобы ты был один в этой большой кровати.
— Один? — я отстраняюсь и смотрю на ее милое личико. — Где ты услышала это слово?
— В школе.
— Как думаешь, что оно означает?
— Это когда у тебя никого нет, чтобы спать с тобой в постели, — большие круглые глаза моргают на меня. — Мать МакКайлы спит в постели со своим отцом. Робби сказал, что его мать спит в постели с отцом. У Стеллы две мамы и нет отца, но ее две мамы спят вместе в одной постели.
А, я понимаю, к чему она клонит.
— Даже у меня есть кто-то, с кем можно спать в постели, — Джулиана тянется назад и проводит пальцами по шерсти Элли. — Ты единственный, кто спит один.
Я целую ее в макушку.
— Просто потому, что я сплю один, еще не значит, что я одинок, моя маленькая принцесса. У многих людей только одна мама или один папа. У некоторых нет ни мамы, ни папы, и их воспитывает кто-то другой из членов семьи. У всех семьи разные.
— Значит, ты не одинок?
Моя грудь сжимается от ее вопроса. — Нет, детка. Как я могу быть одиноким, когда у меня есть ты?
— Я не вечно буду рядом, знаешь ли. Однажды я поступлю в колледж. И ты не сможешь поехать со мной. Родителям нельзя в колледж.
Я хмыкаю, притягивая ее к себе и обнимая.
— Это еще не скоро, так что давай пока не будем об этом думать.
— Я просто говорю правду, папочка.
Мои брови взлетают вверх.
— Говоришь правду?
— Дядя Мак научил меня этому.
— Конечно.
МакКинли — единственный из товарищей по команде, кто знает о моей дочери. Он был рядом в тот день, когда мать Джулианы появилась на пороге с положительным тестом на беременность, и с тех пор хранит этот секрет. Не то чтобы я хотел скрывать Джулиану от друзей, или чтобы стыдился ее, или даже чтобы я им не доверял. Но Джулиана — весь мой мир, единственное, что действительно имеет значение. Я пытался оградить ее от вынужденного нахождения в центре внимания. Она не просила такого образа жизни, и я намерен держать ее подальше от этого так долго, как только смогу.
Вот почему не позволяю себе фотографироваться с женщинами или предаваться случайным связям, как некоторые другие мои товарищи. Я не могу рисковать тем, чтобы не оказаться рядом с Джулианой, когда она будет во мне нуждаться, потому что буду слишком занят тем, чтобы развлекаться где-нибудь в городе. Уже достаточно плохо, что хоккей отнимает меня у нее настолько, насколько это возможно, но по крайней мере я могу рационально объяснить, что это мой способ ее поддержать, а не какой-то внеклассный выбор.
Я скатываюсь с кровати и снимаю обувь.
— Я пойду помоюсь перед сном, а потом тебе пора спать.
— В большой кровати, да?
Я ухмыляюсь, глядя на ее надутое личико.
— Да, в большой кровати.
Она улыбается, зарываясь под одеяло.
Почистив зубы и переодевшись в пижаму, я ложусь в кровать и некоторое время наблюдаю за спящей Джулианой. Это успокаивает, я слежу за тем, как поднимается и опускается ее грудь, когда та вдыхает и выдыхает через крошечные приоткрытые губы.
По правде говоря, я одинок. Быть родителем достаточно изолирующе. Добавьте к этому расписание профессионального спортсмена, и становится вдвойне трудно иметь личную жизнь и установить настоящую связь с кем-то.
Мое одиночество — единственная причина, по которой я почти поддался на уговоры Арии.
Боже, чего бы я только не отдал, чтобы поддаться ей всего на одну ночь. Она великолепна и чертовски задириста. Притяжение налицо. Эти пухлые губы и греховные изгибы, подчеркнутые почти отсутствующим платьем. Как легко было бы ответить «да» и побаловать себя. Потерять рассудок и забыть об обязанностях, забыть, кем я должен быть, забыть о том, что правильно, а что нет.
Но у меня нет возможности действовать по своим желаниям. Больше нет. Даже на одну ночь.
Кроме того, Ария ясно дала понять, что не хочет иметь отношений, а я не могу себе позволить общаться с такими девушками. Я не хочу быть еще одной зарубочкой на поясе кого-то; достижением, которым можно похвастаться; блестящей игрушкой, которую люди хотят демонстрировать.