Правильно. Как бы мне ни нравилось усмирять его самолюбие, у нас были более важные вопросы для обсуждения.
Я снова повернулся к команде.
— Во-первых, прежде чем мы перейдем к причине, по которой мы все здесь собрались, я хочу извиниться, — сказал я. Чувства давили на меня уже некоторое время, и мне нужно было выплеснуть их из своей груди. — Я знаю, что с тех пор, как я вступил в клуб, все было сложно по разным причинам. Отчасти из-за внешних обстоятельств, но отчасти из-за меня. Из-за моего характера, моего безрассудства...
— Твоего огромного эго, — сказал Винсент.
— Моей гордости, — сказал я, игнорируя его. — Все эти вещи способствовали бурному началу сезона. Я втянул вас в свою борьбу с «Холчестером», когда не должен был, и теперь мы все за это расплачиваемся.
Я оглядел комнату, посмотрел на мрачные лица всех присутствующих. Впервые они не шутили и не дурачились. Начало было непростым, но мы многое пережили вместе. Я был благодарен им за то, что они рядом со мной, и не собирался снова их подводить.
— Однако это изменится, потому что я предан «Блэккаслу» и чертовски уверен, что мы привезем домой трофей в конце сезона.
Мои слова были встречены громкими криками одобрения. Я подождал, пока они стихнут, прежде чем продолжил.
— Я уговорю тренера вернуть меня в игру. Когда он это сделает, знайте, что я буду бороться за всех нас на поле. Это не обо мне, это о команде. И вместе мы надерем задницы другим командам.
Раздался еще один громкий взрыв аплодисментов.
— Слышите, слышите!
— Нахуй «Холчестер»!
— «Блэккасл», черт возьми, победит! — Эллиотт постучал по столу, подчеркивая свои слова.
— Ладно, успокойтесь, — крикнул Винсент, как зануда, но он улыбался. — У нас будет достаточно времени поговорить о футболе позже. Давайте займемся делом. — Он бросил на меня выразительный взгляд.
Ребята затихли, явно заинтересованные в том, к чему все идет.
Я сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, прежде чем снова заговорить.
— Как некоторые из вас, возможно, знают, мы со Скарлетт недавно расстались.
— Да, я слышал. Ты и сестра Дюбуа. — Стивенс цокнул языком. — Вот дерьмо, мужик. Она была горячей... — Он резко оборвал себя, когда Винсент и я оба пронзили его мрачными взглядами. — Э-э, я имею в виду, она кажется прекрасной женщиной. Мне жаль. Пожалуйста, продолжай.
На этот раз я проигнорировал его дерзость.
— Как я уже говорил, мы со Скарлетт расстались, но я собрал вас здесь, потому что хотел бы попросить вас помочь мне разобраться в этой ситуации.
Команда обменялась озадаченными взглядами.
— Я не понимаю, — сказал Сэмсон. — Чем мы можем помочь?
— И почему нам для этого нужно встречаться лично? — Галлахер зевнул. — Это могло быть и письмо по электронной почте.
— Нет, не могло, — сказал Винсент. — Вы увидите, когда Ашер объяснит шаг номер один.
Галлахер нахмурился.
— «Шаг номер один» чего?
Я улыбнулся искренней улыбкой впервые за две недели.
— Наш последний план: Верни Скарлетт.
ГЛАВА 52
— Могу ли я задать вам вопрос? — Эмма снова задержалась после занятий, ее лицо было нервным. — Дело не в студенческом спектакле. Не совсем.
— Конечно. — Я выключила музыку и повернулась к ней. Некоторые преподаватели предпочитали использовать живого пианиста для своих уроков, но мне нравилась свобода делать паузы и воспроизводить заново, не полагаясь на то, что другой человек подхватит мои реплики. — Что это?
Эмма переминалась с ноги на ногу. Я терпеливо ждала, мое любопытство насторожилось из-за ее долгого молчания. Обычно она была более прямолинейной.
— Как вы справлялись с давлением выступления? — наконец спросила она, ее щеки покраснели. — Я имею в виду, зная, что все глаза будут обращены на вас, и что люди заметят любую ошибку, которую вы сделаете на сцене. Это засело у вас в голове? Заставило вас... заставило вас больше не хотеть эту роль?
Сочувствие нахлынуло на меня.
— Это из-за «Щелкунчика»?
Она колебалась мгновение, прежде чем кивнула, выражение ее лица было несчастным.
— Я знаю, что это школьный спектакль, а не, типа, представление для короля или что-то в этом роде, но это самая большая роль, которая у меня была. Я не хочу все испортить. Я знаю, что я могу это сделать, но чем ближе мы приближаемся к премьере, тем больше я этого боюсь. Все эти голоса в моей голове говорят мне, что я недостаточно хороша, чтобы сделать это должным образом, и я не могу их выгнать. — Подбородок Эммы задрожал. — А что, если они все еще будут там в премьеру и испортят мое выступление? Там будут все мои друзья и семья. Я не хочу все испортить.
Сочувствие углубилось и смешалось с долей стыда. Она звучала так молодо и неуверенно, что это бросало мои прежние, глубоко зарытые чувства зависти к ней в еще более уродливом свете.
У меня были свои причины чувствовать то, что я чувствовала, но я была взрослым, а она была подростком, чрезвычайно талантливым, но все же подростком. Я была на ее месте однажды, и я прекрасно понимала, откуда это исходит.
— Это было нелегко, — призналась я в ответ на ее вопрос. — Были спектакли, где я так нервничала, что меня чуть не стошнило за кулисами. Я не думаю, что это когда-нибудь действительно пройдет. Даже величайшие танцоры иногда нервничают перед большим выступлением. Это нормально, так что не думай, что ты недостаточно хороша из-за этих чувств. На самом деле, синдром самозванца часто является признаком величия.
Эмма нахмурилась.
— Как?
— Это доказательство того, что ты устанавливаешь для себя высокие стандарты и что ты не удовлетворена тем, чтобы быть просто достаточно хорошей, — сказала я. — Если мы думаем, что мы идеальны и нам нечего улучшить, мы никогда не вырастем. Если нет роста, мы топчемся на месте. А величие не приходит из застоя; оно приходит из прогресса.
Эти слова предназначались Эмме, но произнесение их вслух затронуло какие-то струны моей души.
Я жила в своего рода стазисе после несчастного случая. Ашер встряхнул его и вывел меня из зоны комфорта, но часть меня все еще сопротивлялась этому, потому что я не хотела расти. Статус-кво был стагнацией, но он также был предсказуем. Безопасен. И эта часть меня цеплялась за тонкие ветви давно мертвого дерева вместо того, чтобы принять семена нового начала.
Это была суровая правда, и я не ожидала столкнуться с ней в обычное время в среду. Но часто именно обычные дни удивляли нас больше всего.
Я глубоко вздохнула и отложила свое осознание в сторону для будущих размышлений. Сейчас не время копаться в своей голове. Бог знает, я достаточно натворила за последние несколько недель.
— Что касается выступления, то ты можешь только сделать все возможное, — сказала я в ответ на вторую часть вопроса Эммы. — Я не могу обещать, что все будет идеально. Никто не может этого гарантировать. Но я видела, как ты выступаешь, и знаю, как усердно ты работаешь на занятиях. Ты одна из моих лучших учениц, и я полностью уверена, что ты справишься с Феей Драже.
Сквозь ее нервы промелькнула легкая улыбка.
— Спасибо.
— Пожалуйста. — Я улыбнулась ей в ответ. — Если это заставит тебя почувствовать себя лучше, я обнаружила, что даже когда разум встревожен, тело помнит. В ту минуту, когда я вышла на сцену, мои тревоги растаяли, потому что я позволила им. Я не пыталась держаться за страх. Я просто отпустила его и позволила мышечной памяти взять верх.
— Это имеет смысл. — Эмма вздохнула. Она, казалось, не была полностью убеждена, но выглядела менее встревоженной, чем в начале нашего разговора. — Я делала это раньше, но ставки не были такими высокими, понимаете?
— Я знаю. Они будут становиться все выше, но твой опыт и устойчивость будут расти вместе с ними.
— Рост, а не стагнация.
— Именно.
— Спасибо, мисс Дюбуа. — Она снова переступила с ноги на ногу, выглядя смущенной. — Извините, что я продолжаю беспокоить вас после занятий, но это было действительно полезно. Правда. Я рада, что я не одна испытываю такие чувства.